Вейкко Хаакана - Антери, сын Лапландии

Возможно, именно сейчас покой и сдержанность казались преувеличенными. Но может быть, эта счастливая встреча в пургу в темноте и была причиной того, что старик и мальчик старались напускать на себя спокойствие, знали это и радовались этому. Публики у этого зрелища было мало, и, если счесть за зрительный зал окружающую природу, особенно деревья в лесу, публика была крайне немногочисленная и обветшалая, ее прямо-таки не существовало. Так что если это была вообще сцена, то ей радовались только сами актеры — они пытались сыграть свою роль как можно лучше.

Антери не разразился восторженными криками, встретив своего надежного друга в минуту беды.

Старик сделал свое предложение тактично, ссылаясь на усталость оленя, а не мальчика.

Антери ответил, что в избушку можно было бы завернуть.

— Тогда этим путем, — сказал Матти-Олень.

Конечно же, бывалый ходок по тайге знал истинное положение вещей. Он знал, какой длинный путь совершил мальчик с оленем, и мог сделать свои выводы. Кроме усталости Рипсу, он видел также, какое облегчение и радость испытал Антери. К чему еще спрашивать об этом?

И к чему бы мальчик стал рассказывать о том, что, по его убеждению, Матти-Олень знал досконально?

Старый оленевод взял из руки Антери вожжевой ремень Рипсу и тронулся в путь. Антери пристроился замыкающим и последовал за санями, пробиваясь сквозь пургу.

До избушки было совсем недалеко. Но все же Антери успел обдумать по пути эту странную встречу.

Что делал Матти-Олень в этих пустынных местах?

И что бы он ни делал — если он жил в какой-нибудь избушке здесь неподалеку, — почему он именно в этот вечер вышел из-под крова на этот ветер, в пургу?

Может, эта встреча была спланирована заранее? Устроена?

Кто же тогда спланировал и устроил ее? Матти-Олень? Если так, то как он сумел вовремя попасть в верное место?

Антери заметил, что у стены избушки лежал олень. При их приближении он встал. Сноп света от карманного фонаря в руке Матти-Оленя выхватил его из темноты, и Антери узнал его. Это был ездовой олень Матти, с большими рогами и очень сильный.

Стало быть, Матти приехал сюда на олене.

Ну, а зачем он приехал? У старика не было мотосаней, и передвигаться по тайге, по неведомым путям, на олене было все же лучше, чем просто на лыжах.

Ну, а все-таки…

И тут тоже возле оленя были лопарские сани. А в них лишай и хвощ. Зачем же одновременно и лыжи, и сани?

— Иди в избу греться! — сказал старик, когда они остановились. — Ты, наверное, вспотел, и тебе нельзя охлаждаться. Я пристрою твоего Рипсу. Я собрал для своего оленя жутко много лишая, так что его хватит и для твоего оленя… Есть у тебя в санях что надо внести в избу?

— Мешок с провизией, — сказал Антери. Он снял с ног лыжи и воткнул их в наст поблизости от стены. — А там на дне выдра.

— Что такое? — заинтересовался Матти-Олень.

— Да, наверное, выдра, — сказал Антери. — Запуталась в сети, да так, что я положил ее вместе с сетью. Не успел снять с нее шкуру, потому что нагрянула вьюга и надо было спешно отправляться домой.

— Так, значит, выдра! — сказал старый оленевод. — Волк и выдра. А твой отец, конечно, гонится за другими.

Антери прямо-таки вздрогнул от испуга: этот старик — ведун, колдун, вещун. Как он мог говорить с такой уверенностью о том, что произошло за десятки километров в тайге? А может, он встретил отца?

— Что отец… Где вы встретились с ним? — запинаясь, спросил Антери.

— Хо-хо-хо, — рассмеялся старик. — Не видел я твоего отца, а он не видел меня, вот так-то. Иди в избушку. Я все объясню, когда приду вслед за тобой. В этом нет ничего сверхъестественного…

Антери обдало теплом, когда он открыл дверь и вошел внутрь. У стены, где была дверь, прямо налево был, очевидно, очаг — несколько углей тлели в золе. Вообще же в избушке было темно.

Он достал из кармана коробок спичек и чиркнул одной. В ее свете он увидел у задней стены сплошные нары, кучу дров у очага, окно и перед ним маленький столик. На столе стояла бутылка, в горлышко которой была воткнута свеча. Он поднес пламя спички к свече, она тотчас загорелась и осветила избушку.

Он бросил два или три полена на тлеющие в очаге угли и присел на нары. Он страшно устал. Только теперь он осмелился признаться себе, как он устал. Ногам было больно, плечи ломило. Лицо, исхлестанное ветром, горело.