Вейкко Хаакана - Антери, сын Лапландии

Голова оленя была поднята, и он, казалось, смотрел в пургу в известном ему направлении. Он вдохнул ноздрями воздух и ударил ногой о наст. Там, куда смотрел Рипсу, было что-то необычное. Неужели еще волки? Или другие звери?

Антери удостоверился, что нож при нем. Он передвинул ножны на поясе вперед и убедился, что маленький нож легко вынимается из ножен. Затем он сильно оттолкнулся палками, выехал вперед оленя и натянул вожжевой ремень.

— Пошли! — сказал Антери.

Олень последовал за ним.

— Не стоит здесь останавливаться, — пробормотал Антери на ветру. — И не следует обращаться в бегство, в особенности если даже не знаешь, что там впереди и есть ли там что-нибудь… Что это? Там мелькнул свет! Или меня обманывают глаза? Ты видел, Рипсу?

Олень остановился позади него и с шумом потянул в себя воздух.

— Опять…

Антери быстро перебрал в уме, отчего мог быть этот свет: на много километров вокруг тут не было жилья, следовательно, свет был случайный. Это был не костер и не красноватый свет свечи. Он был ярче. Мотосани в темноте? Но свет не двигался, и не было слышно рокота мотора… Неужели это хижина, в которую кто-то принес газовый фонарь?

Так или иначе, свет был признаком человека, а человек — это означало помощь и спасение. К свету надо было идти, причем быстро, чтобы он не успел погаснуть или исчезнуть.

Но неужели он уже погас и исчез? Его больше не было видно…

— Э-эй!

Порыв ветра унес крик и с силой швырнул снег.

— Пошли, Рипсу! Иди! Быстро…

Свет на минуту показался опять. Казалось, он раскачивается взад и вперед. Затем погас. Зажегся, опять погас.

— Э-эй! Мы здесь… Мы дойдем, если успеем!

Сделав несколько шагов, Рипсу остановился. Он не двигался с места, как ни дергал его Антери. Затем свет, световой конус зажегся совсем близко, уперся в наст и осветил носки лесных лыж, которые приближались, двигаясь в спокойном ритме. Когда они были совсем близко, световой конус поднялся, прошелся по Антери, вдоль вожжевого ремня по Рипсу, затем по саням и на мгновение задержался на волчьем хвосте.

Антери смутно видел, что это был человек на лыжах, с электрическим фонарем в руке. Это не был отец — Антери узнал бы носки его лыж. С другой стороны, в нем брезжило воспоминание, что где-то он видел эти лыжи, по концам которых только что прошелся световой конус. Но где? Кто мог быть этот лыжник в такую собачью погоду?

Кто бы то ни был, Антери почувствовал усталость. Главное, это был человек, который наверняка знал здешнюю тайгу лучше, чем он, новичок…

Наконец человек совсем приблизился, подъехал к нему, положил руку ему на плечо и сказал:

— Так вот откуда идет рыбак. Или, лучше сказать, истребитель волков.

— Матти-Олень…

Антери произнес это тихо, хотя ему хотелось громко кричать от восторга; возможно, старый оленевод даже и не расслышал его слов… Затем, как будто эта встреча была обычным событием и состоялась на деревенской тропе или часто хоженой лыжне, Антери продолжал:

— Никакой я не истребитель волков. Это отец убил его. А в возу есть кое-какая рыба. Я припозднился с отправлением, а тут еще эта метель…

— Да, метель, — согласился Матти-Олень. — Думал ли ты поспеть домой еще этой ночью? Ведь здесь немного впереди есть теплая избушка, и там ты мог бы переждать непогоду. Отсюда до деревни еще добрый кусок пути. И твой олень, кажется, устал…

— Да, Рипсу устал, — сказал Антери. — И мне тоже некуда торопиться. Пойдем устроимся в этой избушке.

— Тогда этим путем.

Кто знает, может, это был обоюдный спектакль. Изрядное театральное представление здесь, у южной оконечности озера Сайвелярви в финской Лапландии, когда разыгралась весенняя метель. Наигранные слова, интонации, позы…

Значит, истина была в другом?

Истина состояла в том, что бушевала пурга; что сезонный ветер под названием лесосев выдувал из шишек семена и разбрасывал их, обломанные ветки и прочий лесной мусор повсюду по насту; что высохшие деревья падали там, где они еще уцелели. Истина, полная истина состояла в том, что для рожденных и выросших в этих местах людей было обычным относиться к сюрпризам спокойно.

Негоже было здесь, в дебрях, склоняться перед несчастьями и невзгодами, но и не было необходимо, ни тем более желательно неистовствовать от радостной новости или сходить с ума от удачи — вот в чем состояла истина.