Яан Раннап - Барьер трёх минут

Вилле не знал, почему он не хочет стать гимнастом. Просто не хотел — и всё.

— А вдруг подумаешь, не подумаешь о беге на длинные дистанции? Стайеры в основном невысокого роста. Почему не думаешь стать бегуном-стайером?

Вилле не знал и того, почему он не думает о беге на длинные дистанции. Да, пожалуй, именно потому, что всё время думает о баскетболе.

— Мал, слишком мал, — повторил тренер Тамбик, качая головой. — И вряд ли ты когда-нибудь станешь высоким.

В иной день Тамбик так не сказал бы. У тренеров, как и у врачей, своя профессиональная этика. И подобные слова с ней не вяжутся. Но сегодня с Тамбиком говорили в высшей степени откровенно, даже резко, и он не видел сейчас причин, почему нужно говорить с этим мальчишкой иначе.

Вилле поджал губы.

— Бывают и невысокие баскетболисты.

Уже по одному только выражению его лица было видно, что слова тренера мальчик как бы стряхнул с себя, словно дождевые капли.

— Есть, есть, конечно. Посредственные. А хороших мало. Очень мало. И почти все они незаурядные личности. Разве ты незаурядный, заурядный?

Вилле не ответил. Он не понял, всерьёз ли был задан вопрос. А главное — не знал, что понимает тренер под словами «незаурядная личность». Вместо ответа он медленно поднял мяч на уровень глаз. Чаух! — прошуршала сетка, когда мяч влетел в корзину.

— Да-даа, да-даа, — произнёс, тренер Тамбик, словно разговаривал сам с собой. — Ты хочешь быть незаурядным. Думаешь, я не замечал, как ты тут вертишься и подсматриваешь. Как мышонок. Но есть от этого польза, нет пользы?

Вилле и теперь ничего не ответил. Он заставил говорить мяч. Чаух! — снова зашуршала сетка корзины.

— Думаешь, в пылу игры так же легко, не легко бросать, — спросил тренер. — Чаух! — и два очка, чаух! — и опять два очка? — Он и это сказал как бы про себя, но в его голосе уже не было горечи. И Вилле уловил это.

— Если буду каждый день тренироваться... час или два... начнёт получаться.

— Начнёт, не начнёт. А если не начнёт? — Тамбик заинтересованно поднял голову.

— Буду тренироваться больше. Хоть полдня.

— Хоть полдня, — эхом повторил тренер. И улыбнулся неожиданно даже для самого себя. Он не мог понять, откуда вдруг такой подъём настроения. А может, это ему передался оптимизм мальчишки? Или какая-то невидимая рука вышибла из головы дневные неприятности?

— Хоть полдня, — пробормотал тренер Тамбик ещё раз и принялся стаскивать пиджак.

В этот день ученик седьмого класса Виллем Туви впервые тренировался по-настоящему. И впервые случилось с тренером городской сборной такое: опыт долгих лет своей работы он передавал одному-единственному баскетболисту, к тому же почти ребёнку. Тамбик разделся, снял туфли и долго бегал в носках из одного конца зала в другой, и чем сильнее потел его загривок, тем лучше становилось его настроение.

— Ну, — сказал наконец тренер. — С меня хватит. У меня кости старые, нестарые, кто их знает, как они себя поведут.

На самом-то деле совсем другое заставило его заспешить. Ему вдруг пришла в голову мысль, которую требовалось обмозговать в спокойном месте. Новый вариант комбинации для молниеносной атаки. Нечто столь простое и остроумное, что ему не верилось, как это он раньше не додумался до такого.

В дверях он обернулся. Худой, остроплечий мальчишка в линялой майке стоял посреди большого спортзала, и тренер сам удивился, почему он вдруг помахал ему рукой, как машут обычно ребёнку или очень близкому человеку.

— Будь здоров, мышонок!

Михкель почтительно проводил тренера до выхода. Старый сторож — «комендант», как он иногда любил себя называть, — был очень доволен успехом своего юного приятеля. Был он очень доволен и тренером Тамбиком. За долгие годы у Михкеля сложился собственный взгляд на шумного тренера. Он считал Тамбика чересчур жёстким, откровенно говоря, буквально злым человеком. Теперь Михкель пересмотрел свою точку зрения. Старику уже было известно, как поступили с Вилле на баскетбольной площадке улицы Роху, и он решил при случае рассказать об этом тренеру.

С этого дня Вилле с ещё большим нетерпением стал ждать конца уроков. Конечно, в этом он был не одинок. Для большинства мальчишек — учеников седьмого класса день начинался по-настоящему не со звонка будильника, а лишь со звонком, возвещавшим конец последнего урока. Но Вилле, без сомнения, был единственным, кто, думая о возвращении домой, прежде всего мечтал о возможности остаться наедине с баскетбольным мячом.