Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало

Она передала ему толстую, перевязанную шнурком кипу книжек в крепких, литых переплетах с золотыми буквами.

— «Со-бра-ние со-чинений»! — присев, громко прочитал по складам Васька Федосеев. — Собрание. Я такие видел, у старика одного на толкучке.

— «Собрание»! Ты заглавное прочитай, кто сочинил! — фыркнул Кнопка.

— Граф Толстой. — Васька тыкал пальцем в золотые буквы. — Уй ты!

— У нас в Ростове Сенька Граф был, — мечтательно сказал золотушный подросток. — Прозвищем Граф, а фамилия Печенкин.

— Дурак! То прозвищем, а этот настоящий!

— Ну, ну, не ругаться. Вот эти журналы кладите на подоконник, хорошо?

— Гляди, с картинками! Уй ты, барыня на вате…

— А здесь конник! Я с картинками люблю!..

Алешка молчал. Он вспомнил вдруг найденную им когда-то в чулане у тети Фени газету, под названием «Заря». И еще вспомнил единственную читаную книжонку, которую принес ему как-то Иван Степанович. На ней было написано: «Приключения барона…» и длинное чудное слово. Читали книжонку они вместе: Иван Степанович, тетя Феня и Алешка. Там рассказывалось про одного долговязого брехуна. Алешка хватался за живот, кричал в восторге: «Вот врет-то! Ай, врет!..» Иван Степанович тоже звонко хохотал, а тетя Феня нагибалась и прыскала в фартук.

Алешка присел над огромной книгой в разукрашенной обложке. Шепотом прочел: «Жизнь животных» и непонятное слово «Брем». Открыл наугад — со страницы на него уставился диковинный заросший зверь…

Марья Антоновна с Васькой приволокли гору сплюснутых книжек, сложили на пол. Алешка, сбиваясь, торопился прочитать названия. Все были непонятные: «Мережковский», «Приложения к журналу „Нива“», «В. Соловьев, Хроника…», «Сочинения Загоскина»…

— Эй ты, грамотей, принимай!

Это кричал Васька, стоя, как великан, громадными ножищами на стремянке. Марья Антоновна куда-то вышла. Алешка подхватил новую стопку. Одна книга была в матерчатом переплете с завязками, вроде папки. Алешка повертел ее в руках — заглавия не было никакого.

— А ну, покажь! — Васька спрыгнул со стремянки, подошел, дернул из рук.

— Ты, не лапай! — разозлился Алешка.

— Молчи, цуцик.

Васька выхватил папку, рванул тесемки… Мгновенно изменилось его лицо: загорелись глаза, зыркнули по сторонам… Он проворно захлопнул папку, но Алешка успел разглядеть — внутри лежат толстые пачки денег.

— Дай сюда, — сказал резко. — Марье Антоновне показать.

— Не дам! Ты, что ли, нашел? — Васька, ощерившись, показал кулак. — Тш… Стихни! Поделим? — бросил неслышно, оглядываясь.

— Да ты что, очумел? — Алешка вцепился в папку, как клещ. — Отдай сейчас же!

— А раньше отдавал?

И, сильно толкнув его в грудь, Васька цапнул одну пачку, молниеносно сунул в карман… Не отпуская папки, Алешка подпрыгнул и что было сил боднул его головой в подбородок.

— Ура, братцы, драка! Ур-ра! — пронзительно заверещал подбежавший Кнопка. Мгновенье — и остальные мальчишки были рядом, а растерзанная папка валялась на полу. Разноцветным вихрем летели, сыпались из нее новенькие, хрустящие ассигнации.

— Уй ты, деньжищ! Ребята, хватай!

Мальчишки ловили их, ползали, подбирая, стараясь поймать больше. Один Алешка стоял в стороне и смотрел с молчаливым презрением. Сзади к увлеченным ребятам незаметно подошла Марья Антоновна.

— Это что за представление? Где взяли деньги?

— Тут, на полке! В папке, во! Целый клад, хо-хо!..

— Сейчас же сложить обратно!

Неохотно мальчишки стали совать в рваную папку смятые бумажки.

— Всё здесь? — строго спросила Марья Антоновна.

Алешка метнул угрожающий взгляд на Ваську. Тот, усмехнувшись, вытащил из кармана пачку и небрежно швырнул к остальным.

— А ты думал… что? — спросил язвительно, глядя в упор на Алешку.

— А я думал… ничего! — в тон ответил Алешка.

Марья Антоновна взяла одну ассигнацию, расправила.

— Теперь смотрите внимательно. Не узнаете?

Стриженые головы стукнулись лбами.

— Это же царские! Глядите, орел… И сам царь. Эх, дураки! Буржуйские, значит?..

Марья Антоновна усмехнулась:

— Где теперь их место, как по-вашему?

— В печке! — выпалил Алешка.

Она подошла к похожему на комод сооружению в углу между полками. За узорной решеткой чернело прокопченное нутро, — это был камин. Достала из кармана спички, протянула Алешке, бросая папку за решетку:

— Поджигай!

Завороженными глазами следили мальчишки, как язычок пламени лизнул папку, сжевал тесемки и вдруг выплеснулся со всех сторон. Запахло жженой бумагой.