Эсфирь Цюрупа - Олешек

Тут Валерка как раз ей и попался. Не ожидая, что на террасе кто-нибудь есть, он толкнул дверь и с разлёту впрыгнул в кучу стружки.

Тётя Паня поднялась с места и мигом загородила ему выход.

— А, пожаловал, милок? Это зачем же ты на стенке свою фамилию написал?

Валерка шмыгнул глазами по исцарапанной стене.

«Дурак!» — беззвучно сказала ему стена.

— Это не моя фамилия, — обиженно пробурчал Валерка.

— Как же не твоя? — сердито гудела тётя Паня, и на толстых щеках её зажглись красные пятна. — Умным людям грамота нужна, чтобы книжки умные читать, бумаги умные писать. А тебе зачем? Стенки расписывать? Вот, любуйтесь, люди добрые, наковырял и поставил свою подпись: это я, мол, я, дурак, чужой труд испортил!

— Подумаешь, труд! Раз-два — можно всё закрасить! — сказал Валерка, исподлобья поглядывая на изуродованную стену.

— Чужими руками всё просто, барин, — негромко сказала Олешкина мама.

Щёки у тёти Пани вспыхнули ещё ярче, и она стала засучивать рукава.

— Ой, Варвара, — крикнула она громко, — держи меня, а то я этому бездельнику, барину, белоручке сейчас так уши надеру, что он век будет помнить!

Валерка покосился на большие красные руки тёти Пани и отступил от бригадира подальше. Но сзади его крепко взяла за плечи Олешкина мама. Валерка почувствовал, что он в плену.

Олешкина мама сказала:

— Не волнуй своё сердце, Паня. Ты уже пожилой человек, тебе расстраиваться вредно. Он мою работу испортил, так я с ним сама и совладаю. Иди, иди, Панечка…

«Иди, иди, — подумал Валерка. — Как проход освободишь, так я и удеру».

И, едва дверь за бригадиром закрылась, Валерка дёрнулся изо всех сил. Но маленькие руки Олешкиной мамы крепко держали его за плечи.

— Не спеши, — спокойно сказала она. У нас с тобой, барин, ещё дела не кончены.

— Нет у меня никаких дел, — пробурчал Валерка. — Я в школу опоздаю.

Олешкина мама поднесла к его носу свои часики.

— Считай, сколько тебе ещё до школы?

— Два часа, — с неохотой признал Валерка.

— То-то! — Она легонько подтолкнула его к верстаку. — Ну-ка, барин, наклонись, достань!

Валерка неохотно наклонился и выдвинул из-под верстака ведро с кистью и голубой краской.

— Закрашивай своё художество, — сказала Олешкина мама.

— А как? — спросил Валерка.

— Ты ж сказал: раз-два? Так, значит, и делай.

Валерка помешал в ведре, набрал побольше краски и понёс кисть к стене. Длинные голубые кляксы падали на пол, на золотистую и розовую стружку, стекали к нему на руки.

— Постой, — сказала Олешкина мама, — хоть ты и барин, а штанов вторых у тебя, наверное, нет. А ну надевай!

Она сняла с гвоздя забрызганную краской рабочую одежду — штаны и куртку. Валерка согласился без спора: всё-таки интересно надеть настоящую рабочую спецовку! Рукава и штаны пришлось, конечно, подвернуть чуть ли не наполовину. Ну ничего.

— Теперь крась!

Валерка шлёпнул мокрой кистью по стене — только брызги полетели. Он мазал буквы и так и этак, и сверху вниз, и справа налево, и буквы стали уже совсем голубые, как вся стена. Но и голубые они оставались видны, потому что он, Валерка, их глубоко выцарапал на стене острым куском кирпича.

— Что, не выходит «раз-два»? — спросила Олешкина мама.

— Не выходит, — признался Валерка.

— Тогда пошли. — Она взяла его за плечо и повела в дом.

Там уже закончился перерыв. Все маляры были на своих рабочих местах. Но Олешкина мама прошла мимо маляров, она ввела Валерку в большой зал, где, как показалось Валерке, никого не было.

— Павел Трофимович! — громко позвала она. — Будь другом, одолжи нам запасной соколок, мастерок да немного раствора.

— Надолго ли? — спросил откуда-то сверху Павел Трофимович.

Валерка увидел его. Старый штукатур стоял на подмостях под самым потолком и, высоко подняв голову, ловко и уверенно бросал на стену густой серый раствор. Тот послушно ложился на отвесную стену и держался на ней, как прибитый.

Валерка даже загляделся — так красиво и быстро работал штукатур.

— Надолго ли, спрашиваю, — опять произнёс Павел Трофимович, не отрываясь от работы. — А то скоро Николай, мой подручный, вернётся.