Эсфирь Цюрупа - Олешек

— И я буду, — сказал Олешек. — Р-раз!

Олешкин снежок угодил в дупло. А из дупла выскочила белка. И замерла, разглядывая стоявших вблизи людей — большого и маленького. Она была ещё не взрослая белка, а бельчонок. Люди, боясь её спугнуть, молча схватили друг друга за руки.

— Серая, — шёпотом сказал Олешек.

— Рыженькая! — шёпотом ответил лётчик.

А белка была наполовину беленькая, наполовину рыжая.

Олешек не успел открыть рот, чтобы опять сказать «серая», как белка на острых коготках мигом взобралась вверх по стволу, молнией переметнулась на соседнюю ёлку и пропала из глаз. Только зелёная хвоя бесшумно шевельнулась.

— Жаль, спугнули, — проговорил лётчик и поудобнее забрал в свою руку маленькие замёрзшие Олешкины пальцы.

— Ага, правда жаль, — согласился Олешек и поглубже засунул пальцы в широкую тёплую ладонь лётчика.

Они пошли дальше. Вдруг видят: боковая дорожка кем-то расчищена. Не вся целиком, а наполовину. В сугробе торчит деревянная лопата и железный скребок.

— Наверное, мой знакомый дворник дядя Семён тут работал, — сказал Олешек.

— Не дядя Семён, а я, — ответил лётчик. — Приехал отдыхать, а руки работы просят.

Он взялся за лопату и — ж-жих! — снег далеко отлетел к подножию замшелой старой ёлки.

— И мои руки просят, — сказал Олешек и принялся помогать лётчику скребком.

Жжих-звяк, жжих-звяк! Олешек разбивал затвердевшие снежные гребешки, а лётчик сильными взмахами отбрасывал снег в стороны.

— И я хочу лопатой, — сказал Олешек.

— На, пробуй!

Олешек взялся отбрасывать снег. Пыхтел долю, а расчищенная дорожка прибавилась всего на два шага. Лётчик отобрал лопату.

— Она тебе велика. Да ты ещё и топчешься зря, снег понапрасну месишь. Ты работай ровно, как дышишь, как будто песню поёшь. Вот:

Олешек с завистью смотрел, как ровно отлетает снег к дальним ёлкам.

— Я такую песню не знаю, — сказал он сердито. — Я лучше скребком буду.

— Ладно, давай скребком! — засмеялся лётчик.

И опять пошло у них: жжих-звяк, жжих-звяк-звяк…

Так они дружно работали и продвигались все дальше в глубь высоких снегов. Скоро стало работникам жарко. Лётчик сдвинул шапку со лба.

— Перекур! — объявил он и вынул из кармана куртки конфету. — Курить врач запретил. Дисциплина, понятно?

— Понятно! — кивнул Олешек и тоже сдвинул шапку со лба на макушку.

Разломили конфету пополам, а фантик достался Олешку.

Они сидели рядом на спинке скамьи. Кожаные перчатки лётчика торчали у него из кармана, а он разглядывал свои покрасневшие от работы ладони:

— Поработаешь, так человеком себя чувствуешь!

Олешек растопырил маленькие пальцы. Он обрадовался, что они тоже красные, ему нравилось чувствовать себя человеком.

И вдруг Олешек вскочил.

— А догонять? — воскликнул он. — Скорей! Мы ж забыли!

— Кого догонять? — спросил лётчик.

— А вы кого догоняли?

— Я — тебя, — сказал лётчик.

Тогда Олешек удивился:

— А я кого же?

Тут они вдвоём стали так громко смеяться, что лесное эхо проснулось и стало прыгать за ёлками и их передразнивать.

— Самого себя и догонял… — сквозь хохот с трудом выговаривал лётчик.

— …самого себя… — захлебываясь смехом, повторял Олешек, и звонкий его колокольчик звенел на весь лес.

Они покатывались от хохота и никак не могли остановиться. Наконец лётчик взглянул на часы:

— Пора нам с тобой по домам, Звонок! Приходи сюда завтра. Кончим дорожку и построим с тобой зимовью́шку.

— Какую зимовьюшку?

— Домушку-зимовьюшку. Из снежных кирпичей.

Олешек подпрыгнул от радости. Эх, жалко, что у Валерки горло болит, а то бы взялись втроём!..

И наутро они стали строить домушку-зимовьюшку.

Олешек и не знал, что его знакомый лётчик такой мастер. Всякая работа у него ладилась, и весело было за ним поспевать.

— А где бы нам ведёрко пустое раздобыть? — спрашивал лётчик.

Олешек мчался во весь дух, и вскорости в лесу раздавался гром и звон: это Олешек тащил ведро от гардеробщицы Петровны.

— А как бы нам чайником воды разжиться? — говорил лётчик, и Олешек притаскивал из дому чайник с водой. И всякий раз наливал так полно, что по дороге вода из носика выплёскивалась и застывала на снегу.