Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

Катрин сбежала вниз и открыла ему. Он стоял в двух шагах от нее, опустив голову, словно боялся взглянуть на девочку.

— Орельен! — удивилась она.

Он ничего не ответил. Потом, не поднимая глаз, прошептал еле слышно:

— Твой брат…

— Франсуа! — крикнула она. — Нога…

— Нет, Обен.

— Что — Обен?

Орельен еще ниже опустил голову.

— Он… убился…

Катрин провела языком по внезапно пересохшим губам. — Как это… убился?

— Робер послал его на сеновал за сеном. Обен поднялся наверх, но доски на потолке были гнилые, и одна из них проломилась. Он провалился в дыру и ударился затылком о подножие лестницы. Его нашли на земле с разбитой головой…

— Но… — пробормотала Катрин.

— Он был мертв, — сказал Орельен.

Она пристально смотрела на него, словно не понимая, о чем он говорит.

— Твои родители вместе с Франсуа уехали вчера в Амбруасс на похороны.

Крестная Фелиси ночевала в доме-на-лугах с девочками, но утром ей нужно было идти на работу, и она велела тебе вернуться домой…

Подошли дамы Жакмон. Орельен передал им трагическую новость. Хозяйки отдали Катрин ее жалованье, поцеловали ее.

— Да хранит тебя господь, — сказала молодая женщина, — тебя и твою маму.

— Мы будем молиться за душу твоего брата, — добавила старуха.

Орельен и Катрин миновали садовую калитку и молча зашагали к дому-на-лугах. Катрин пыталась представить себе Обена мертвым, неподвижно лежащим у подножия лестницы в риге. Но нет! Он вставал перед ней по-прежнему живой, цветущий, здоровый, каким был всего три месяца назад, в то июньское воскресенье, когда он рассказывал ей о своей встрече с прекрасной амазонкой.

Разве можно вообразить Обена недвижимым, бледным, безмолвным?.. Нет, это умер не Обен, это умерло что-то в ее собственной душе, в ее собственной жизни. Но, что именно, она объяснить не могла. Со стыдом вспомнила она, что все последнее время только и делала, что мечтала об Эмильенне. И вдруг Катрин показалось, будто прекрасная охотница чем-то повинна в случившемся: она поцеловала Обена, а потом забыла о нем и это забвение оборвало его жизнь… Он упал и разбился насмерть… Катрин остановилась как вкопанная; ей почудилось, что сердце ее тоже перестало биться, и она в испуге прижалась к Орельену.

— Кати, — пробормотал он ласково.

— Как это можно — умереть? — спросила она. — Ты веришь, что ты тоже когда-нибудь умрешь? И я?

Наконец они добрались до дома-на-лугах и нашли Клотильду и Туанон занятыми потасовкой в уголке кухни. Жюли Лартиг сидела перед домом и мирно грелась на солнышке, прислонившись спиной к стене.

— Уф… Насилу вас дождалась, — вздохнула она. — У меня срочное дело в городе…

Она встала с земли и потянулась, зевая во весь рот.

— Пошли, — бросила она брату, — ты мне нужен…

— Я останусь с Кати.

— Нет, нет, иди с Жюли, я справлюсь одна, — слабо запротестовала Катрин.

— Не пойду!

Орельен покраснел, произнося эти слова, а поймав благодарный взгляд Катрин, смутился окончательно.

— Ну ладно, оставайся, — сухо сказала Жюли.

Она подобрала с земли прутик и ушла, сердито сбивая на ходу верхушки высоких трав.

Катрин приготовила обед. Но сестренки остались недовольны ее стряпней.

«Суп у мамы вкуснее!» — заявили они.

День промелькнул незаметно. Не из-за того ли, что уехали родители? В Клотильду и Туанон словно вселился бес: они ни на минуту не переставали ссориться и драться, опрокидывая по дороге все, что только можно было опрокинуть. Но у Катрин не хватало духу бранить сестренок. Она сидела на лавке рядом с Орельеном и молчала, а тот, не зная, как рассеять это тяжкое молчание, без умолку рассказывал ей о последних событиях в Ла Ганне.

Солнце скрылось за дальним лесом.

— Когда они уехали? — спросила Катрин.

— Вчера, после полудня…

Она вновь погрузилась в молчание.

— Они, наверно, скоро вернутся, — торопливо заговорил Орельен.

Катрин повернула к нему голову, но ничего не ответила.

Небо было еще совсем светлым, но вечерняя прохлада уже давала себя знать. Лягушки на ближнем пруду завели свои прелюдии к ночному концерту.

— Есть хочу! — крикнула Клотильда.

— Есть! — повторила Туанон.

Катрин пришлось снова собирать на стол. Орельен застенчиво пробормотал, что теперь ему пора уходить.

— Нет, нет! — умоляюще воскликнула Катрин. — Я уже поставила тебе миску.

Поешь сначала, а потом пойдешь.

После ужина она сама сказала Орельену:

— Ну, теперь иди, и спасибо за… за все!