Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

Орельен еще спал. В сером утреннем свете лицо его казалось осунувшимся и бледным. Он тяжело дышал, приоткрыв рот. Катрин ощутила материнскую жалость к этому мальчику, который, несмотря ни на что, остался вчера здесь, чтобы охранять ее.

Она разожгла огонь и принялась готовить завтрак. Первые лучи солнца, заглядывавшего теперь в окошко кухни, скользнули по лицу спящего и разбудили его. Он сел на кровати и с недоумевающим видом стал озираться по сторонам.

— И со мной было то же самое, — сказала Катрин, — я тоже не могла понять: где же я?

Голос девочки вернул Орельена к действительности. Он улыбнулся. Потом соскочил с кровати, пригладил ладонями спутанные волосы и зевнул.

— Не в том дело, — пробормотал он, — надо бежать домой, а то патер всыплет мне по первое число…

— Патер?

— Ну, отец, папаша. Знаешь, во время мессы читают: «Патер ностер»? Сам я, правда, никогда не хожу к мессе, это Франсуа мне рассказал.

— Ты же говорил, что тебе разрешили остаться…

— Ну да… Понимаешь… Я, конечно, предупреждал… вернее, нет…

Катрин безучастно слушала его путаные объяснения, потом сказала:

— Ладно, там видно будет. Пока что позавтракай.

Наспех проглотив суп, Орельен протянул Катрин руку.

— Не горюй, Кати, — сказал он, — и если я тебе понадоблюсь…

Произнеся эти достойные мужчины слова, Орельен торопливо ушел по тропинке, на ходу расчесывая пятерней свою густую шевелюру.

Скоро проснулись сестренки. Пришлось их умывать, одевать, причесывать, кормить завтраком.

— А почему ты сегодня здесь? — спрашивала Клотильда. — Разве папа и мама не вернутся больше?

— Они скоро вернутся.

— А почему мама так кричала и плакала, когда за ней приехала повозка?

Она теперь всегда будет плакать и кричать?

Клотильда задавала вопрос за вопросом, и старшая сестра не знала, что отвечать.

Туанон тем временем занялась странной игрой. Зажав под мышками две палки, она прыгала по комнате на одной ноге.

— Во что это ты играешь? — спросила девочку Катрин.

— Не видишь, что ли? — ответила за сестру Клотильда. — Она играет в Франсуа.

— Дурочка, а если он тебя увидит?

— Он каждый день видит, — возразила Клотильда, — и всегда делает вот так… — Она высоко вздернула плечики. — А знаешь, кто бывает недоволен, когда видит нашу игру? Жюли…

Нет, эти девчонки были сущими бесенятами. Даже Туанон, которая давным-давно избавилась от своих конвульсий… Неужели это Она — Богоматерь — спасла Туанон от смерти после того, как Катрин в метель и стужу собрала деньги на заздравную мессу? Почему же, в таком случае, Она не уберегла от беды Обена? И где же были Бог и все святые? Чем они заняты там, на небе, в своем раю, если дали Обену погибнуть?

Трагическая участь брата заставила Катрин впервые в жизни задать этот суровый и беспощадный вопрос могущественным небесным силам, которые она с детства привыкла почитать, не рассуждая.

Постепенно мысли девочки обратились от смерти к жизни. Сколько раз слышала она разговоры родителей о низости, о подлости господина Манёфа и его слуг, но ни разу не задумалась над их словами. И лишь сегодня утром, размышляя о несправедливости сил небесных, допустивших смерть Обена, она впервые отчетливо осознала не менее ужасную несправедливость людей, причинивших столько бед и несчастий ее семье. Небесные силы допустили и эту несправедливость! И вот честный, порядочный человек, отказавшийся солгать, ввергнут вместе с женой и детьми в ужасающую нищету. Вот что сделали злые хозяева, и не было им за это ни возмездия, ни кары! Какое-то странное чувство поднималось в душе Катрин; оно походило на жаркое пламя, на грозу, на что-то огромное, бесконечное… Она крепко сжала кулаки, провела языком по пересохшим губам — и вдруг ощутила враждебность окружающего мира. Даже воздух, даже солнечный свет были врагами! Яростное желание вступить в бой с этой слепой, жестокой и равнодушной силой охватило ее. Пусть она будет повержена во прах в неравной битве — повержена, но не побеждена!

С изумлением услышала она, что Клотильда зовет ее. Значит, сестренка ее узнала? Значит, она осталась такой же, как и была? Ну конечно, ведь она ни звуком, ни жестом не выдала то неведомое чувство, которое внезапно вспыхнуло в глубине ее души и заставило ее взбунтоваться.

— Кати, — всхлипывала Клотильда, — Кати, я ушиблась! — и показывала царапину на грязной коленке.

Катрин намочила чистую тряпочку и обмыла ранку. Клотильда продолжала хныкать. Старшая сестра встряхнула ее за плечи.