Люси Монтгомери: Истории про девочку Эмили

— Ну, так или иначе, а я свой долг исполнила, — бормотала она. — Он все только говорит, что времени достаточно, да откладывает, пока не помрет, а тогда уж с ней будет не совладать. А так у нее теперь есть время привыкнуть к этой мысли, и через день-два она оправится. В похвалу ей надо сказать, девочка она бойкая… и в этом ей повезло, если учесть все, что я слыхала про Марри. Уж ее-то им будет не так легко затюкать. Да и кое-что от их фамильной гордости в ней есть; это поможет ей все перенести. Хотела бы я послать также и всем Марри весточку, что он умирает, но на такое мне, пожалуй, не решиться. Трудно сказать, что он мог бы сделать в таком случае… Ну, я остаюсь здесь до самого конца, и винить мне себя не в чем.

Мало кто из женщин поступил бы так — при той жизни, что приходится здесь вести. Как этого ребенка тут воспитывали! Стыд и срам! Никогда даже в школу не посылали. Ну, я не раз говорила ему, что я об этом думаю… так что моя совесть чиста, и это единственное утешение… Эй, ты, Сэл, как тебя там, убирайся отсюда! А Майк-то где же?

Эллен не смогла найти Майка по той причине, что он в это время был наверху вместе Эмили, которая, сидя в темноте на своей кроватке, крепко сжимала его в объятиях, терзаемая безысходным отчаянием, она находила что-то утешительное в прикосновении к его мягкому меху и круглой бархатистой голове.

Эмили не плакала; она неподвижно смотрела прямо в темноту, пытаясь собраться с духом и до конца понять то ужасное известие, которое сообщила ей Эллен. У нее не было никаких сомнений: какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что Эллен не солгала. Ох, почему бы и ей, Эмили, не умереть вместе с папой? Она не сможет жить без него.

— Я на месте Бога такого не допускала бы, — прошептала она.

Она сознавала, что очень нехорошо с ее стороны так говорить. Эллен сказала ей однажды, что нет худшего греха, чем обвинять в своих бедах Бога. Но теперь ей было все равно. Может быть, если она окажется очень грешной, Бог поразит ее внезапной смертью, и тогда они с папой по-прежнему будут вместе.

Но слова прозвучали, а ничего страшного не произошло… только Майк устал оттого, что его прижимают так крепко, и вывернулся из ее объятий. Теперь она осталась совсем одна — наедине с этой ужасной жгучей болью, которая, казалось, завладела ею целиком и в то же время не была болью телесной. Ей никогда не избавиться от этой боли. Она даже не сможет облегчить эту боль, написав о ней в старой желтой амбарной книге. В этой книге она писала о том, как уехала из Мейвуда ее любимая учительница воскресной школы, и о том, как трудно заснуть, когда хочется есть, и о том, что Эллен назвала ее «полоумной», когда услышала, как она говорит о Женщине-ветре и о «вспышке»; и после того; как все эти события были описаны, воспоминания о них уже не причиняли ей страданий. Но теперь… об этом нельзя было написать. Она даже не могла побежать за утешением к папе, как побежала, когда сильно обожгла руку, схватившись по ошибке за раскаленную кочергу. В тот вечер папа держал ее на коленях, и рассказывал ей разные истории, и помогал переносить боль. Но папа — так сказала Эллен — умрет через неделю или две. У Эмили было такое чувство, словно Эллен сказала ей об этом много, много лет назад. Хотя, конечно же, прошло никак не больше часа с тех пор, как она играла с Женщиной-ветром на пустоши и любовалась молодым месяцем в розовато-зеленом небе.

«Вспышка никогда больше не придет снова… это невозможно», — мелькнуло у нее в голове.

Но Эмили унаследовала немало прекрасных качеств от своих благородных предков… унаследовала способность бороться, страдать, жалеть, глубоко любить, радоваться, терпеть. Все это было в ней, и все это отражалось во взгляде ее лилово-серых глаз. Наследственная стойкость пришла ей на помощь в эту минуту. Папа не должен догадаться, что Эллен уже обо всем рассказала ей… это причинило бы ему боль. Она, Эмили, должна молчать и любить папу — ах, до чего крепко! Любить его всё то недолгое время, пока он еще с ней. Она услышала, как он закашлялся, поднимаясь по лестнице. Скорей! Она должна быть в постели, когда он поднимется к ней. Эмили разделась так быстро, как только позволили ей окоченевшие от холода пальцы, и забралась в маленькую кроватку, стоявшую у открытого окна. Весенняя ночь окликала ее своими нежными голосами, Женщина-ветер насвистывала под свесами крыши, но Эмили ничего не слышала. Ведь феи живут только в Царстве Счастья; не обладая душами, они не могут войти в Царство Горя.