Люси Монтгомери - Истории про девочку Эмили

Она присела в нише у чердачного окна, взяла, задыхаясь после быстрого бега, из пачки одно извещение, выхватила из кармана карандаш — столом ей послужила старая картонка — и начала лихорадочно писать. «Дорогой папа!» А потом все-все о событиях этого дня, о своем восторге, о своей обиде и боли… Она писала быстро и сосредоточенно, пока краски заката не увяли, превратившись в тусклые, озаренные лишь слабым светом звезд, сумерки. Куры остались не накормлены… кузену Джимми пришлось самому пойти за коровами… Задира Сэл не получила парного молока… тетя Лора сама вымыла посуду — но какое все это имело значение? Эмили, в сладостных муках литературного творчества, забыла обо всем мирском.

Когда она исписала задние стороны четырех извещений, было уже слишком темно, чтобы продолжать это занятие. Но она уже выплеснула на бумагу все, что терзало ее душу, и снова была свободна от злобы и страстей. Даже к мисс Браунелл она испытывала лишь странное равнодушие. Сложив свои четыре извещения, она крупными буквами написала сверху: «Мистеру Дугласу Старру, по дороге на Небеса».

Затем она подбежала к старому, истертому дивану в дальнем конце чердака и, опустившись на колени, спрятала свое письмо и пачку еще не исписанных извещений на маленькой полочке, образованной поперечиной, прибитой снизу к раме дивана. Эмили обнаружила эту полочку, когда однажды играла на чердаке, и подумала, что на ней можно было бы отлично прятать секретные документы. Никто никогда не наткнется на них там. Этой бумаги ей хватит на много месяцев: здесь, должно быть, сотни этих отличных старых извещений!

— Ах, — воскликнула Эмили, вприпрыжку спускаясь по чердачной лестнице, — у меня такое чувство, словно я вся состою из света звезд.

С тех пор редко выдавался вечер, когда Эмили не прокралась бы на чердак, чтобы написать письмо, длинное или короткое, папе. Горечь разлуки с ним уже не была для нее такой жгучей. Теперь ему можно было писать, и потому ей казалось, что он совсем близко. С присущей ей откровенностью она рассказывала ему обо всем: отчеты о ее триумфах, неудачах, радостях и печалях заносились на почтовые извещения правительства, которое прежде не было таким экономным в расходовании бумаги, каким стало впоследствии. Каждое извещение было длиной добрых пол-ярда [12] Около 45 см. , и вдобавок Эмили писала мелким почерком, стараясь как можно лучше использовать каждый дюйм.

«Мне нравится Молодой Месяц. Здесь все так величественно и великолепно, — писала она. — Похоже, что мы очень арестакратичное семейство, так как у нас есть даже солнечные часы. Я не могу не гордиться всем этим. Боюсь, во мне слишком много гордости, поэтому я каждый вечер прошу Бога забрать у меня основную ее часть, но не забирать целиком. В здешней школе очень легко заработать рипутацию гордячки. Если ходишь прямо и держишь голову высоко, ты гордячка. Рода тоже гордая, потому что ее папа должен был бы стать королем Англии. Интересно, что чувствовала бы королева Виктория, если бы знала об этом. Совершенно чудесно иметь подругу, которая была бы принцессой, если бы только все пользовались своими законными правами. Я люблю Роду всем сердцем. Она такая милая и добрая. Только ее вечное хихиканье мне не нравится. А когда я сказала ей, что могу видеть рисунок школьных обоев уменьшенным в воздухе, она сказала: Лжешь. Мне было ужасно обидно, что такое сказала мне моя ближайшая подруга. И еще обиднее мне было, когда ночью я проснулась и вспомнила об этом. А потом я никак не могла уснуть, так как устала лежать на одном боку, но боялась повернуться, потому что тетя Элизабет сказала бы, что я сущее виритино.

Я не решилась рассказать Роде о Женщине-ветре, так как думаю, что в этом действительно есть что-то вроде лжи, хотя Женщина-ветер кажется мне такой реальной. И сейчас я слышу, как она поет на крыше вокруг больших дымовых труб. Здесь у меня нет никакой Эмили в зеркале. Все зеркала в тех комнатах, куда я захожу, висят слишком высоко. Я ни разу не была в комнате над парадным крыльцом. Она всегда закрыта на ключ. Раньше это была мамина комната, и кузен Джимми говорит, что ее папа запер дверь на ключ, после того как она убежала с тобой, и тетя Элизабет продолжает держать ее запертой из уважения к его памяти, хотя кузен Джимми говорит, что тетя Элизабет всегда ужасно ссорилась со своим папой, когда он был жив, хотя никто из чужих не знает об этом, так как Марри слишком гордые и об этом не рассказывают. Я и сама чувствую в себе эту гордость Марри. Когда Рода спросила меня: Твоя тетя Элизабет пользуется только свечами, потому что она старомодная, я высокомерно ответила: Нет, просто у Марри такая тродиция. Кузен Джимми рассказал мне все о тродициях Марри. У Задиры Сэл все в порядке, и в амбарах она полная хозяйка, но котят у нее все еще нет, и я не могу понять почему. Я спросила об этом тетю Элизабет, а она сказала, что хорошие девочки о таких вещах не говорят, но я не понимаю, что неприличного в котятах. Когда тети Элизабет нет дома, мы с тетей Лорой тайком приносим Задиру Сэл в дом, но, когда тетя Элизабет возвращается, я всегда чувствую себя виноватой и думаю, что лучше бы этого не делала. Но в следующий раз поступаю точно так же. Мне кажется, это очень странно. Я ничего не знаю о моем дорогом Майке. Я писала Эллен Грин и спрашивала о нем, и она ответила на мое письмо, но даже не упомянула о Майке, но зато рассказала мне все про свой ривмотизм. Как будто меня волнует ее ривмотизм.