Виктор Курочкин - Короткое детство

Миха поточил о бревно когти, выгнул спину и, подняв хвост, пошёл в деревню. Ворона снялась с ёлки, пролетела над Михой и уселась на ольху. Она внимательно следила за котом.

Миха, казалось, не шёл, а плыл по снегу. Снег был хоть и глубокий, но рыхлый, как пух.

Миха не торопился. Да и куда торопиться? Кто его ждал в деревне? Он брёл тихо, часто останавливался, озирался и удивлялся, как изменился до неузнаваемости этот лес, в котором он знал всё, до единого кустика с кочкой. Вот камень, обросший жёстким, как щетина, коричневым мхом. Весной под ним какая-то крохотная зеленогрудая пичужка свила гнездо. Миха набрёл на гнёздышко, когда в нём было пять крохотных неоперившихся птенцов. Они, открыв свои огромные жёлтые рты, удивлённо смотрели на кота. Миха тоже на них смотрел и ухмылялся. Есть ему вовсе не хотелось. Он недавно задрал здоровенного крота. Миха просто так, из любопытства, накрыл лапой гнездо, а когда поднял лапу, то на когтях повис маленький птенчик. Миха поднёс его к усам, понюхал и… проглотил. Такой способ еды показался коту очень забавным. И он стал подцеплять птенцов одного за другим и отправлять их в рог. Когда птенцы были проглочены, Миха перевернул лапой гнездо. Прилетела зеленогрудая птаха, отчаянно заверещала, заметалась, как полоумная. А Миха, растянувшись около камня, блаженно щурил глаза и постукивал хвостом.

А теперь камень завалило снегом, и он походил на огромный кусок сахара. Под ним в это время вряд ли б стала прятаться даже мышь. Но Миха всё-таки обошёл его кругом, обнюхал, жалобно мяукнул:

— Зима! — и пошёл дальше. Ворона тоже снялась с ольхи и, залетев вперёд, уселась на осину. В лесу тихо, тепло, деревья отряхиваются, снег оседает, начинает линять. Высунулся из-под снега серый пенёк, показалась чёрная головка засохшего колокольчика, словно обугленная, торчит крапива. Ярко-зелёный можжевельник сдвинул набекрень белую высокую папаху.

Из-под носа кота выпорхнул рябчик. Миха испуганно вздрогнул и проводил рябчика злым голодным взглядом.

На окраине леса плотно, как забор, стоял молодой ельник. Совсем недавно в этом ельнике Миха задрал тетерева. Кот был голодный и в один присест сожрал птицу. Потом его тошнило и рвало от обжорства.

Миха и сейчас забрался в ельник, долго там сидел, что-то выглядывая, что-то вынюхивая, к чему-то прислушиваясь. А ворона в это время чучелом торчала на обгорелой сосне и тоже чего-то ждала. Неподалёку от вороны лакомились мороженой рябиной дрозды и так хвастливо трещали, как будто слаще рябины на свете ягод нет. На берёзе тетерева в глубокой задумчивости обклёвывали почки.

Миха вылез из ельника и оказался на краю ровного заснеженного поля. Оно было так бело и так резало глаза, что жёлтые Михины пуговицы уменьшились в пять раз и теперь походили на крохотные бусинки.

На противоположном конце поля сгрудились грязно-серые облака и придавили к земле маленькую деревушку. Что-то там ждёт кота? От тоски у Михи сжалось сердце и уныло повис великолепный чёрный хвост. Волоча хвост по снегу, Миха потащился в деревню. Ворона камнем свалилась с сосны, пронеслась над Михой, чуть ли не задевая крылом, потом взмыла вверх и, радостно крича: «Кр-а-а! Крра-а-а!» — полетела над лесом. Она несла радостную весть пернатым, что бандит кот Миха ушёл в деревню.

Вначале Миха плёлся, как говорят, нога за ногу, потом прибавил шагу, потом побежал трусцой и, наконец, припустил со всех ног и бежал так быстро, насколько это позволяли ему четыре лапы. Около ржаной скирды он присел отдохнуть и почиститься. Почистившись, Миха стал напряжённо прислушиваться: «Авось зашевелится мышь». Он был так голоден, что у него кружилась голова и перед глазами плавали жёлтые кольца. Но мыши, почуяв запах кота, замерли. Полчаса Миха сидел не шелохнувшись, но так ничего и не высидел.

Кот презрительно фыркнул и побежал в деревню. Он бежал по засыпанной снегом стерне, острые ржаные стебли кололи ему лапы. Михе было очень больно, но он бежал, бежал и бежал. На озимом поле кот увидел множество заячьих следов, но он не обратил на них никакого внимания, бежал и бежал.

Наконец Миха добежал до реки Гуляйки и остановился. Там, где раньше был мост, теперь торчали заплывшие грязью и тиной столбы. Около столбов, как в воронке, крутилась вода, и показалась она Михе чернее дёгтя.

Ничего другого не оставалось, как форсировать речку вплавь. Будь на месте кота собака, она бы ни секунды не задумалась и давно б была на том берегу. Да и что за река Гуляйка! Горе, а не река! Но Миха был кот, плавал кое-как и очень боялся воды. Он спустился к реке, окунул лапу и тотчас её выдернул. Миха закричал тоненьким жалобным голоском. Но никто не откликнулся. Тогда Миха заревел требовательно и зло. Он ревел долго. Впрочем, если б кто и увидел Миху, то всё равно не помог бы ему. Миху ненавидели все: и звери, и птицы, и люди — за подлость, воровство и жестокость. Это Миха отлично знал и ревел не потому, что надеялся на помощь, а от отчаяния.