Алла Драбкина - Меня не узнала Петровская

— Брошка не пропадала, просто она почему-то нашлась не там, куда я ее положила, не в большом отделении портфеля, а в маленьком карманчике…

— Это я брала ее… Я хотела еще посмотреть и, наверное, положила не туда, — сказала Ксана, краснея густо и мучительно.

— Самое смешное, что я тоже брала ее посмотреть, когда Ксана ушла мочить тряпку… — сказала Петровская. — Но я была уверена, что ты скоро найдешь ее и скажешь всем… Я ждала этого.

— Идиотка, единоличница чертова! — вдруг закричала Знайка, подлетев к Петровской и начав ее трясти. — Ты что, не знала, что все думают на Ксану?

— Нет, не знала. И потом, я ведь сказала, что это я взяла…

— Зачем же ты сказала, что взяла, когда совсем не брала?

— Ну, мне так было легче… Ну, такая я была… Могла сказать, что стащила и выбросила, но не могла признаться, что просто залезла в чужой портфель из любопытства… И потом, мне было так противно видеть ваши подозрения, эту вашу безумную суету… И еще мне не понравилось, что вы хоть на секунду можете допустить, что это сделала Ксана… Вика, я же следила за тобой, я же знала, что ты нашла брошку уже в конце урока… но ты промолчала…

Они все уставились на меня, ожидая объяснений. А что я могла им сказать? «Брошка не пропадала» — это звучит гладко и обтекаемо, подробности же для меня до сих пор отвратительны, и сказать больше я не могу.

— Но записка… — начала Лялька Демичева.

— Замолчи! — оборвала ее Знайка и затараторила, заверещала. — Ну, вот и все. Вот все и выяснилось. А мы-то думали на Петровскую, мы-то объявили ей бойкот. Ну надо же, какая ты смешная, Петровская! Ну зачем ты это сделала?

— Я очень любила тебя, — буркнула Петровская, исподлобья взглянув на Ксану. — И когда они кинулись на тебя… Стали ловить… Я не люблю, когда человека ловят… Особенно тебя, хоть ты меня и не замечала…

Знайка, очевидно, тоже не любила, когда человека ловят, я только диву давалась, как она вертела разговором, уводя его в сторону от меня и той записки, не давая другим припереть меня к стенке. Вот и грубая вульгарная торговка Знайка, о которой еще сегодня я была столь низкого мнения.

Интересно, сообразила бы я на ее месте, что другому так больно, так невыносимо стыдно, что ударить его — подлость, убийство? Вряд ли поэтому берегла меня Знайка? Какое дело ей до меня и моих переживаний?

— Не надо уводить в сторону, — раздался властный голос моего мужа, — то, что брошка не пропадала, еще не все… Была еще записка, которую Вика показала мне, Ляле и Сосновской… Что это была за записка?

— И мне Вика показывала ну записку, — дрожа от восторга разоблачений, влезла Сажина.

— И я видел…

— И я слышала…

Я знала, что напрасно Знайка пытается остановить эти крики вожделеющих правды. Раз уж Алексей взялся за разоблачения, он доведёт их до конца. Но с другой стороны, почему это я так злюсь на него, если он прав, тысячу раз прав? Так же прав, как был прав тогда, отвернувшись от Ксаны, потому что считал ее воровкой. В чистоплотности ему не откажешь. А сейчас он решился выслушать правду, и выслушает ее, чего бы ему это ни стоило.

— У меня была Ксанина записка… В ней шла речь о книге… Я взяла это слово в кавычки. Вот и все.

— Ты, ты… Вот ты какая… Какая же ты… — Алешка задыхался, держась за сердце.

— Подождите, ребята… — тихо сказал тихий Горбонос, — это, в конце концов, событие столетней давности. Вика уже давно другой человек, зачем же нападать на нее сейчас… Я даже могу представить, как все тогда случилось… Вначале она и правда не нашла брошки, подняла панику, а потом ей было стыдно сказать правду, и она решила… Она же очень любилаАлешку. Правда, Вика? Ты же любилаего?

Ну и вопросик! Пусть не надеется, что я отвечу. Я молчу.

— Да какая любовь в детстве, в щенячьем-то возрасте! — завопила Сажина.

— Какая любовь? — удивился Горбонос. — Какая любовь? Да такая же, какая всегда. Только еще невыносимей, еще нежней и страшнее. Ты что же думаешь, отхалтурил человек кое-как детство и юность, а к зрелости оказался способным к любви? Нет уж, извини. Человек, который живет всерьез, он всегда живет всерьез.

— Ну, так пускай Вика и отвечает всерьез за то, что натворила, — закричал мой Алексей.

— Но ведь отвечать-то должны мы. Мы с тобой, потому что поверили! — закричал Горбонос. — А думали, что любим Ксану.

— Я с детства привык верить людям! — высокопарно заявил Алешка. — Вика сказала — я поверил.

— Тогда ты мог поверить и Ксане. Ведь она говорила, что не брала!