Жани Сен-Марку - Фаншетта, или Сад Надежды

— Стало быть, доказано, что никого из вас не было в саду, — снова подвел итоги мэтр Дюбост. — Мадам Троньон сообщила, что в то время не было и ее жильцов. Ну, а кто был в вагоне? Ведь дворничиха не могла тогда заглянуть из своей комнаты в глубине сада.

— Эрве в это время работал в музее… Я вам уже говорил, — вздохнул Танк.

Значит, и этот след не вел никуда. Ребята уже совсем загрустили, как вдруг Милое-Сердечко заявила тоненьким голоском:

— А в вагоне Эрве был Фрэд…

— Фрэд? Он мне ничего об этом не сказал… Откуда ты знаешь? — спросил мэтр Дюбост.

— Я в тот день два раза за окурками ходила. Их в субботу много было… После первого раза я вернулась домой с площади дю-Тертр, чтобы высыпать окурки. А когда опять уходила, зашла в вагон… потому что увидела через дырку в занавеске, что там кто-то есть… Я хотела попросить Эрве, чтобы он починил ухо моей маме. Я от него маленький кусочек отломала, когда прятала ее в саду… Ну, я и вошла. Но там был не Эрве, а Фрэд. Он меня плохо встретил… Тогда я ушла… Вот и все…

Тут-то на Милое-Сердечко и обрушился Танк со своими упреками, о которых мы рассказали в начале этой главы.

Когда они наконец кончили пререкаться, началось горячее обсуждение новости, которую сообщила девочка. Приятель Эрве никому не был симпатичен на улице Норвен; но прежде чем навлечь на него такое серьезное подозрение, надо было все же хорошенько подумать.

— Как мог Фрэд узнать, что у Фаншетты лежит портфель, набитый деньгами? — спросил адвокат, боясь, что увлеченные новой догадкой дети примут свои желания за реальность.

— Может быть. Фрэд видел, как подрядчик вошел к Фаншетте с портфелем, а вышел без него… — предположил Танк.

— Если даже допустить, что это так, откуда он все-таки знал, что в портфеле деньги? Кому из вас, например, пришла бы такая мысль при одном взгляде на этот портфель?

— Мне… — заговорила Милое-Сердечко, но, наученная горьким опытом, раньше чем продолжать, встала из предосторожности за стул адвоката. — Мне, мсье. Теперь я вспомнила… Только, честное слово, когда те, из полиции, меня допрашивали, я все позабыла, — сказала она и снова заплакала под яростным взглядом Танка.

— Как можно быть такой… — снова обрушился на нее главарь банды.

Но он не докончил своей фразы — жестом руки адвокат заставил его замолчать. Надо было слушать терпеливо, чтобы девочка не заупрямилась, надо было вытянуть из нее все, что возможно.

— Ну, Милое-Сердечко… расскажи-ка нам получше, что ты там видела, — спокойно продолжал новый друг марсиан. — Может быть, ты очень поможешь Фаншетте. Ну, рассказывай же поскорей!

Милое-Сердечко энергично потянула носом, поглядела на своего нового друга — высокого, спокойного молодого человека, на марсиан, которые смотрели ей в рот, и начала:

— Ну, вот… Я вам уже говорила. В тот день я пошла первый раз за окурками на площадь дю-Тертр. В харчевне «Матушка Катерина», в самом далеком уголке зала, два человека доедали обед. Толстый подрядчик и еще… и еще один такой же толстяк. А совсем рядом с ними Фрэд сидел за столом один и пил. Когда я нагнулась, чтоб подобрать у них под ногами окурки, я слышала, как оба толстых господина громко спорили о плате рабочим и хлопали ручищами по той кожаной штуке, которая лежала на столе. «Я им несу деньги, они их получат сегодня же в шесть часов», — говорил толстый, тот самый, что заходил к Фаншетте.

— Ну и дура же ты! — снова не сдержался мальчик, охваченный яростью. — Подумать только, что ты об этом молчала…

Милое-Сердечко немедленно принялась плакать с новой силой, в перерывах между рыданиями объясняя, что, во-первых, она не думала… (Неужели это так важно, что она встретила Фрэда?) И потом, она так боялась полицейских, что от страха все на свете позабыла, когда они ее допрашивали… А теперь ее, конечно, поколотят Мэго, потому что они ведь ей приказали «не говорить ничего лишнего», чтобы не привлечь внимания полиции к ним самим, пьяницам, промышляющим сбором окурков.

— Ты скажи только, что видела Фрэда в вагоне, больше ничего. Это необходимо, и это не грозит тебе никакими неприятностями. Во всем остальном довольно будет свидетельства официантки из «Матушки Катерины», — успокоил ее мэтр Дюбост.

Молодой адвокат погрузился в свои мысли, а мальчики, сидя вокруг него, молчали, чтобы ему не мешать.

Наконец-то можно сделать что-то полезное для последнего из тех, кого они приняли в свою бездомную семью, — для веселой тоненькой Фаншетты, без которой все стало так удивительно пусто вокруг! Кто будет теперь расчесывать волосы Милого-Сердечка и говорить с ней о ее матери? Кто помешает Танку в первом порыве ярости ринуться в драку? Кто будет каждый вечер поджидать Головешку, волнуясь за него, когда он остается один в материнском доме? Кто еще сможет заставить близнецов произнести подряд целые четыре фразы, не заикаясь? Кто будет утешать их доводом: «А что, если бы вы были немыми? Или глухонемыми? Вот когда вы могли бы жаловаться!»? Это она доказала Красивым-Листьям, что его можно полюбить; она доверила Нерону принести сдачу с рынка, чтобы он устоял перед соблазном ее стащить. Все это сделала она, Фаншетта, светловолосая девочка, у которой всегда были про запас мечты для маленьких и мужество для больших.