Всё было в порядке; кажется, он ничего не забыл, можно было нести их мастеру, но не хотелось так сразу расставаться с ними. Он перебирал их в руках, сверкающие, тяжелые готовые изделия. Сейчас хорошо бы пустить их немедленно в дело, — дали бы ему привернуть штук сто гаек, собрать какую-нибудь машину, например самоходный комбайн, чтобы он тут же срезу пошел по просторному пшеничному полю.
Когда Митя заканчивал очередную работу, ему всегда было немножко тоскливо, что тот инструмент, который он делает, будет жить неизвестной ему жизнью, в других руках; жалко было, что он, Митя, не увидит собственными глазами, как будет работать его изделие, плод его труда и мастерства: ведь инструмент только тогда начнет действовать и приносить пользу, когда уйдет из Митиных рук.
Дня через три пришел день первой получки. Деньги были совсем небольшие; у каждого из этих ребят бывали и крупнее, но то были родительские деньги, а это — заработанные собственным трудом. Сначала Митя хотел бы то править их матери, но потом постеснялся, что очень уж это маленькая сумма, и оставил их у себя. Они лежали и его тумбочке, и Митя всё никак не мог придумать, куда бы их истратить. Покупать халву и конфеты, как сделал это Сережа Бойков, казалось ему глупым употреблением первой получки, и он ждал случая, когда смог бы распорядиться ими как следует.
Договорившись с Фунтиковым, что он пойдет вместе с его родителями гулять по Москве, Митя забежал к себе в комнату и, вынув деньги из тумбочки (они так и лежали в конверте, как были получены в бухгалтерии), положил их в карман гимнастерки. Мало ли зачем могут понадобиться деньги человеку, гуляющему со своими друзьями по столице!
Шли так: впереди Иван Андреевич с сыном, за ним Екатерина Степановна с ребятами. Сереже хотелось разговаривать со всеми своими спутниками сразу, поэтому он перебегал от Ивана Андреевича к Екатерине Степановне, уговаривая полюбоваться то домом, то сквером, то памятником. Он готов был объяснять даже то, что не требовало никакого объяснения.
— Вот это, пожалуйста, милиционер. Видите, в той будочке? Он сейчас даст нам зеленый свет, и мы перейдем на другую сторону. А это «Победа» проехала, у нее четыре цилиндра…
Сережа знал Москву лучше своих приятелей: два года он прожил в детском доме на Пятницкой.
Когда его спутники останавливались в восхищении перед каким-нибудь зданием, Сережа сам же не давал им долго задерживаться.
— Это что! — говорил он. — Вот я вам сейчас покажу такое, что вы ахнете!..
Но стоило прийти к тому месту, куда он так спешил, как сразу же раздавалось:
— Это что!
Когда они вступили на Каменный мост, Сережа, напряженно всматриваясь в их лица, дрогнувшим голосом спросил:
— Ну как?
И у него было такое выражение лица, как будто это он лично построил мост и сейчас сдает его авторитетной комиссии.
— Вот, пожалуйста, чистый гранит. Потрогайте. Нет, вы потрогайте…
Если б Митя изредка не хватал его за руку, он обязательно попал бы под машину.
Петя с отцом шли впереди. Они вели серьезный, неторопливый разговор. Обоим надо было многое выяснить: сын оставил в селе семью, отец отправил сына учиться в Москву. Каждый считал, что лично за него волноваться не приходится, а всё дело в том, как справляются без него.
— Ребят не распускаешь? — спросил отец, кивнув на Сережу, который в этот момент покупал пирожки с вареньем и угощал Екатерину Степановну и Митю.
— У нас дисциплина, — кратко ответил сын, считая, что отцу не разобраться в сложной и многообразной жизни училища. — А у вас, говорят, ячмень с опозданием сдали?
— Мать скала? — быстро спросил Иван Андреевич.
— Почему мать? Ребята пишут.
— Они напишут.
— А что, неправда?
— Ну, опоздали на пять дней. Зато рожь нынче была богатая, и сдали в срок.
— Рожь рожью, а ячмень ячменем.
— Это верно, — извиняющимся тоном сказал отец, покосившись на сына. Иван Андреевич считал, что разговор принимает невыгодный для него оборот. — У тебя в группе сколько народу?
— Двадцать шесть.
— Ну вот. А у меня в бригаде тридцать два. Сравнил! У тебя всё под рукой, а я за день своих на лошади не обскачу.
— Объективные причины, — строго сказал сын.. — Вот, если б у тебя в бригаде хоть один такой, как Костя Назаров, был, ты б тогда узнал… Дурака валяет. Думает, игрушки. Пятьсот рублей обходится государству а месяц, а пользы — шиш. Была б моя воля, я б ему показал…
— Например?
— Выгнал бы.
— Это не способ, — сказал отец. — Тебя не за этим старостой выбрали.
Читать дальше