Николай Носов - Витя Малеев в школе и дома

Мы взяли кусочек картона, написали на нем цифру «один» и показали Лобзику.

– Во г это, Лобзик, цифра один. Все равно что один кусок сахару, – сказал Шишкин. – Ну, говори: какая это цифра?

– Гаф! – ответил Лобзик.

– Молодец! Это он сразу понял, – обрадовался Шишкин. – Теперь перейдем к цифре два.

Он положил перед Лобзиком два куска и сказал:

– Считай!

– Гаф! – ответил Лобзик.

– Неправильно! Ты говоришь – один, а тут два. Что нужно ответить?

– Гаф! – снова ответил Лобзик.

– «Гаф»! – передразнил его Костя. – Где же тут «гаф», когда здесь «гаф-гаф»? У тебя на плечах что: голова или кочан капусты?

– Гаф! – ответил Лобзик.

– Затвердила сорока Якова одно про всякого! Где ты гут видишь один? – закричал Шишкин. Лобзик в испуге даже попятился.

– Ты не кричи, – говорю я. – С собакой надо вежливо обращаться, потому что она будет бояться и ничему не научится.

Шишкин снова принялся объяснять Лобзику, что один – это один, а два – это два.

– Ну, считай! – приказал он ему.

– Гаф! – снова тявкнул Лобзик.

– Еще раз! Еще! – подсказал я. Лобзик покосился на меня. Я закивал головой и заморгал глазами. Тогда он несмело тявкнул еще раз.

– Вот теперь – два! – обрадовался Шишкин и бросил ему кусок сахару. – Ну-ка, считай еще раз. Лобзик пролаял еще раз.

– Еще раз! Еще! – зашептал я снова.

– А ты не подсказывай ему! – говорит Шишкин. – Он сам должен знать. Отвечай, Лобзик! Лобзик пролаял еще раз.

– Правильно! – сказал Шишкин. – Только ты должен лаять два раза подряд.

Он снова заставил его считать. Лобзик и на этот раз пролаял раз, а потом увидел, что мы от него еще чего-то ждем, и пролаял второй раз. Постепенно мы добились, что он лаял два раза подряд, и перешли к цифре «три». Занятия пошли так успешно, что в этот день мы выучили все цифры до десяти, но когда стали на другой день повторять, то оказалось, что у Лобзика все в голове перепуталось. Когда показывали ему цифру «три», он отвечал, что это четыре, или пять, или десять. Когда показывали десять, он говорил, что это два, короче говоря – молол разную чепуху. Костя злился, кричал на Лобзика и воображал, что это он назло ему отвечает неправильно. Иногда Лобзик отвечал правильно, но, наверно, это получалось случайно, а Костя говорил:

– Вот видишь, ответил правильно – значит, знает, какая это цифра, а спроси его в другой раз, ни за что не ответит. Такой прохвост!

Он подозревал, что Лобзику просто надоело учиться и он нарочно дает неправильные ответы, чтоб к нему не приставали. Вот, например, Костя показывает ему цифру «пять», а Лобзик отвечает, что это четыре.

– Да не четыре, Лобзик, посмотри хорошенько, – говорит ласково Костя.

Лобзик снова отвечает, что это четыре.

– Ну, не глупи, Лобзик, ты же сам видишь, что это не четыре, – уговаривает его Костя.

«Четыре», – упрямо твердит Лобзик.

– Дурак! – начинает сердиться Костя. – Считай правильно, тебе говорят!

«Четыре», – отвечает Лобзик.

– Вот я дам тебе четыре раза по шее, тогда узнаешь, как злить человека! Вот скажи еще раз четыре, я тебе покажу!

«Четыре», – опять повторяет Лобзик.

– Ты видишь, что он со мной делает? – кипятится Костя. Он берет цифру «четыре» и показывает Лобзику:

– Ну, а это, по-твоему, какая цифра? Лобзик отвечает, что это пять.

– Вот видишь! – кричал Костя. – Когда ему показывали пять, так он все время твердил, что это четыре, а когда показали четыре, он говорит, что это пять! А ты говоришь, что он это не назло мне делает! Я знаю, почему он на меня злится. Утром я нечаянно наступил ему па лапу, так он запомнил и теперь мстит мне.

Я не знал, хитрил Лобзик или не хитрил, но было ясно, что из нашей дрессировки никакого толку не вышло. Может быть, мы с Шишкиным были плохие учителя, а может быть, сам Лобзик был никудышный ученик, не способный к арифметике.

– Может быть, лучше признаться маме да идти в школу? – сказал я Косте.

– Нет, нет! Я не могу! Теперь я уже столько прогулял. Мама как узнает, так и не знаю, что с нею будет. Шуточка дело! Если б я один день прогулял.

– Тогда, может быть, рассказать Ольге Николаевне и посоветоваться с ней? – предложил я.

– Нет, мне стыдно говорить Ольге Николаевне.

– Ну, если тебе стыдно, то, может быть, я расскажу ей?

– Ты? Выдавать меня пойдешь? Знать тебя не хочу больше!

– Зачем, – говорю, – выдавать? Вовсе я не собираюсь тебя выдавать. Ты сам говоришь, что тебе стыдно, ну я бы и сказал, чтоб тебе стыдно не было.

– «Стыдно не было»! – передразнил меня Шишкин. – Да мне в двадцать раз стыдней будет, если ты скажешь! Молчал бы лучше, если ничего не можешь придумать умней!