Николай Носов - Витя Малеев в школе и дома

– Проведай его после школы, – сказала Ольга Николаевна.

В этот день у нас был диктант. После школы я сделал сначала уроки, а потом пошел к Шишкину. Его мама уже вернулась с работы. Шишкин увидел меня и стал делать какие-то знаки: прижимать палец к губам, мотать головой. Я понял, что мне нужно о чем-то молчать, и вышел с ним в коридор.

– Ты не говори маме, что я не был сегодня в школе, – сказал он.

– А почему ты не был? Что тебе в амбулатории сказали?

– Ничего не сказали.

– Почему?

– Да там врач какой-то бездушный. Я ему говорю, что я болен, а он говорит: «Нет, ты здоров». Я говорю: «Я сегодня так чихал, что у меня чуть голова не оторвалась», а он говорит: «Почихаешь и перестанешь».

– А может, ты и на самом деле не был болен?

– Да, ну конечно, не был.

– Зачем же в амбулаторию пошел?

– Ну, я утром сказал маме, что болен, а она говорит:

«Если болен, то иди в амбулаторию, а я больше не буду тебе в школу записок писать, ты и так много пропустил».

– Зачем же ты сказал маме, что болен, если вовсе не болен?

– Ну как ты не понимаешь? Ведь Ольга Николаевна сказала, что сегодня будет диктант. Чего же я пойду? Очень мне интересно опять получить двойку!

– Что же ты теперь будешь делать? Ведь завтра Ольга Николаевна спросит, почему ты не пришел в школу.

– Не знаю, что и делать! Я, наверно, и завтра не пойду в школу, а если Ольга Николаевна спросит, то скажи, что я заболел.

– Слушай, – говорю я, – это ведь глупо. Лучше ты признайся маме и попроси, чтоб она написала записку.

– Ну уж не знаю… Мама сказала, что больше не будет писать никаких записок, чтоб я не приучался прогуливать.

– Что же, – говорю я, – если такой случай вышел. Ты и завтра не пойдешь и послезавтра – что же это получится? Скажи маме, она поймет.

– Ну ладно, я скажу, если смелости хватит.

На следующий день Шишкин снова не пришел в школу, и я понял, что у него не хватило смелости признаться маме.

Ольга Николаевна спросила меня о Шишкине, я сказал, что он болен, а когда она спросила, чем он болен, я придумал, что у него грипп.

Вот как по милости Шишкина я сделался обманщиком. Но не мог же я наябедничать на него, если он просил никому не говорить!

После занятий я зашел к Шишкину и рассказал, что мне пришлось из-за него Ольге Николаевне соврать, а он стал рассказывать, как бродил целое утро по городу, вместо того чтоб пойти в школу, потому что побоялся признаться маме, а без записки тоже не мог явиться в школу.

– Что же ты будешь делать? – спрашиваю я. – Ты и сегодня не скажешь маме?

– Не знаю. Я вот что думаю: лучше я в цирк поступлю.

– Как – в цирк? – удивился я.

– Ну, поступлю в цирк и буду артистом.

– Что же ты будешь делать в цирке?

– Ну, что… Что и все артисты делают. Выучу Лобзика считать и буду с ним выступать, как та артистка.

– А вдруг тебя не возьмут?

– Возьмут.

– А как же со школой?

– В школу совсем не буду ходить. Только ты, пожалуйста, не выдавай меня Ольге Николаевне, будь другом!

– Так мама ведь все равно в конце концов узнает, что ты в школу не ходишь.

– Ну пока она не узнает, а потом, когда я поступлю В цирк, я сам ей скажу, и все будет в порядке.

– А вдруг тебе не удастся выучить Лобзика?

– Удастся. Почему не удастся? Вот мы сейчас попробуем. Лобзик! – закричал он.

Лобзик подбежал и принялся юлить вокруг. Шишкин достал из буфета сахарницу и сказал:

– Сейчас, Лобзик, ты будешь учиться считать. Если будешь считать хорошо, получишь сахару. Будешь плохо считать – ничего не получишь.

Лобзик увидел сахарницу и облизнулся.

– Погоди облизываться. Облизываться будешь потом. Шишкин вынул из сахарницы десять кусков сахару и сказал:

– Будем сначала учиться считать до десяти, а потом и дальше пойдем. Вот у меня десять кусков сахару. Смотри, я буду считать, а ты постарайся запомнить.

Он начал выкладывать перед Лобзиком на табурет куски сахару и громко считал: «Один, два, три…» И так до десяти.

– Вот видишь, всего десять кусков. Понял? Лобзик завилял хвостом и потянулся к сахару. Костя щелкнул его по носу и сказал:

– Научись сначала считать, а потом тянись к сахару! Я говорю:

– Как же он может научиться сразу до десяти? Этому и ребят не сразу учат.

– Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трех?

– Конечно, – говорю, – до трех ему будет легче.

– Ну, давай тогда сначала до двух, – говорит Костя – Ему тогда совсем легко будет.

Он убрал со скамейки весь сахар и оставил только два кусочка.