Сергей Георгиев - Собаки не ошибаются

Сарайчик, на который показал сторож, находился в самом конце неширокой аллейки.

— Тс-с! — раздался предостерегающий шёпот, едва Вадик просунул голову в дверь. Внутри оказалось темно: то ли окна были чересчур маленькими для такого помещения, то ли их закрыли чем-то непрозрачным, а свет не включили. — Я же предупреждал!

— Извините, — Вадик попятился. — Мне нужен Сергей Иванович. Меня послали сюда, мне на входе сказали…

— Я Сергей Иванович! — на этот раз шёпот показался Вадику сердитым.

— Я же не знал, что вы заняты, — снова извинился он и собрался было захлопнуть дверь, но человек в темноте заговорил вдруг нормальным голосом:

— Я не занят, я свободен! Да заходи ты, наконец! И дверь прикрой, сквозит! — И добавил шёпотом: — Кто там у тебя? Собака? Кошка?

— Кенгуру, — Вадик перешагнул порог и закрыл дверь.

Из-под одеяла торчала только мордочка с широко открытыми тёмными глазёнками.

Глазки эти неподвижно уставились куда-то в угол; немигающие и тусклые, они показались Вадику мёртвыми.

— Кто это? Он умер? — тихо спросил он.

— Жива, — так же тихо отозвался человек, сидящий на маленьком складном стульчике перед закутанным в одеяло существом. И пояснил:

— Это она, а не он. Девочка.

— Девочка, — эхом повторил Вадик. — А что с ней?

— Родилась вот… Появилась на свет, — объяснил Сергей Иванович. — Сегодня ночью.

— А! — улыбнулся Вадик. — А я-то думал! Даже испугался!

— Я вот тоже думал, — вздохнул Сергей Иванович. — А вот ведь как выходит…

— А где же её мать? — снова встревожился Вадик, почувствовав, что что-то здесь не так: ведь у любого новорождённого должна быть мать!

— Там, — неопределённо махнул рукой доктор, — у себя в вольере. И в этом нет ничего удивительного, по правде сказать, потому что они чрезвычайно редко размножаются в неволе. Можно сказать, почти никогда. Уникальный случай.

— Так это же хорошо, — неуверенно сказал Вадик.

— Грета отказалась кормить свою дочь. И винить её совершенно не в чем: просто у Греты нет молока.

Стало слышно, как за окнами шуршит листьями осенний ветер.

— Она умрёт? — прошептал Вадик, холодея от этих слов.

— Нет, если малышку покормить, — тусклым голосом ответил доктор. — Вот только всё дело в том, что я не знаю, как это сделать. Она не хочет брать соску! Выплёвывает!

— А почему же вы тогда сказали, что не заняты? — не к месту вспомнил вдруг Вадик. — Вы же очень даже заняты!

— Чем я занят?! — с горечью воскликнул Сергей Иванович. — Сижу без толку и не могу ничего придумать! Этим я занят, да?!

— Можно я попробую? — Вадику стало невыносимо жаль этого человека. — Можно я попробую её покормить?

— Ну что же ты, что ты? — повторял Вадик, чтобы не разреветься. — Ну что ты? Знаешь, как вкусно?! Замечательное молоко в этой соске! Ну попробуй хотя бы, а?

Новорождённая уже не выталкивала соску языком, не отбрыкивалась, не мотала головой. Даже не отплёвывалась. Она равнодушно позволяла засунуть соску в рот, покорно давала разжать беззубые дёсны, но не делала больше никаких движений, только моргала время от времени тусклыми своими глазёнками.

— Ну, видимо, всё бесполезно… — вздохнул Сергей Иванович. — Против природы не пойдёшь.

И вот тогда Вадик не выдержал и разревелся.

Он продолжал поглаживать нежную шерсть между ушками, там, где со временем должны были появиться бугорки рогов, а слёзы текли по щекам, и губы сами, помимо воли твердили:

— Ну пожалуйста, ну немножко совсем, ну пожалуйста…

Слабый, едва различимый чмокающий звук раздался вдруг в сарайчике…

— Ты беги, уже поздно, — сказал наконец Сергей Иванович.

— А вы?

— Я ещё немного тут посижу. На всякий случай, — успокоил Вадика доктор. — Да ты не волнуйся, теперь-то уж точно всё будет в порядке. Эх, и лёгкая же у тебя рука, парень!

Они давно сидели при неярком электрическом свете, но кто и когда зажёг этот свет, Вадик не помнил.

— Иди-иди, — доктор подтолкнул Вадика к двери, дружески подмигнул. — И за собаку свою не волнуйся, адрес теперь знаешь, приходите вместе!

«За какую собаку?» — хотел спросить Вадик, но, увидев усталые глаза доктора, промолчал.

На улице была ночь.

В школе светились лишь два окна: сторожихино на первом этаже и на третьем — кабинет литературы, где обычно делали школьную стенгазету.

И тут только Вадик вспомнил, кто он и зачем вернулся к школе.