Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей

Подошел отец и опустился рядом с Вольфгангом.

Вольфганг и не спрашивал ничего. Он только взглянул на отца и сразу заплакал. Какая-то женщина погладила его по голове и укутала потеплее.

Когда поезд, в который уже раз, остановился на перегоне, мать похоронили в снегу.

Бецов встретил их закрытыми дверями. Да и кто они были — пришлые, беженцы, без кола, без двора. Еще насекомых занесут, болезни всякие, небось и на руку-то нечисты! На всех воротах висели дощечки с надписью: «Злые собаки! Не входить!»

А потом и правда стало случаться воровство; жадюги показывали пальцем на переселенцев и кричали: «Я ведь когда еще говорил: нельзя им доверять!» При этом дурачье не понимало — это ведь жадность хозяев толкала приезжих на воровство!

Поселились они в каморке на чердаке. Вечно усталый отец редко когда заговаривал с сыном. Слова его были какие-то холодные и словно чужие.

Вот и получилось, что Вольфганг никак не мог прижиться в Бецове. Он казался себе кусочком ржавого железа, который где бы ни валялся, всюду мешает. Другие дети без конца били Вольфганга — никто ведь не защищал его, и всё им сходило с рук. Отец работал на лесопилке в Штрезове. Поздно вечером, придя домой, он садился на диван и глядел мертвыми и пустыми глазами. Сидел час, два, три, потом укрывался одеялом и заваливался спать.

Как-то Вольфганг застал в хозяйской кухне вора. Это был Вальтер. Тот сразу удрал, но Вольфганг и не думал выдавать его. К чему?

Вальтер этого не забыл. Он и привел Вольфганга к Альберту. Хотя мстители и приняли Вольфганга, но и здесь он чувствовал пропасть, отделявшую его от остальных. Никогда он не знал, что говорить. Ребята могли его неверно понять, обидеться, а он так дорожил вновь приобретенными друзьями! В конце концов он и придумал для себя выход: надо просто делать все, что другим хочется, повторять за ними все, что они скажут. Постепенно он привык к этому, и не прошло и года, как он так вжился в эту роль, будто она была уготована ему от природы. Счастья он при этом не испытывал, но и куском ржавого железа себе уже не казался. А это тоже было не мало!

И вот теперь его хотят послать в университет! И он будет там учиться! Может, отец хоть этому обрадуется? Наверное, обрадуется. Надо скорее рассказать ему. Как можно скорее!

Вольфганг побежал быстрее. Лицо его раскраснелось, глаза горели, волосы щекотали лоб. У первых домов Вольфганг вдруг увидел Ганса Винтера и вспомнил о мстителях и Альберте. Наверняка его опять заставят поссориться с учителем Линднером. Он же был «лазутчиком», «шпионом». И сразу все счастье представилось Вольфгангу мыльным пузырем.

…Правда, «шпион» был скорее похож на жертву. Он сидел на своем ящике в «Цитадели» и поглядывал на раскаленную печурку. Вид у Вольфганга был такой, будто он больше всего боялся, как бы глаза его не выдали. Недавно после разговора с учителем Линднером ему стало ясно, что он никогда и не думал шпионить за Сынком и Руди. Поручение, полученное от мстителей, казалось ему теперь позорным, и в последние дни он частенько задумывался над тем, всегда ли их Союз был таким, каким он теперь ему представлялся. Может быть, его обманывали воспоминания, но все же ему казалось, что все стало теперь как-то мрачней. Началось с исключения Родики. Нет, еще раньше, скорее всего с того дня, когда в деревню приехал новый учитель. Ведь с тех пор все их силы уходили на борьбу против него и пионеров. При этом пионеры им вообще ничего плохого не делали. Если подумать, то и у мстителей и у пионеров были одни и те же враги. Нет, наверное, это не так — тогда ведь вся их борьба теряла всякий смысл! Ну, а вдруг это и в самом деле так?..

Вольфгангу никак не удавалось разобраться во всём этом. Он понял одно: так жить, как он жил до сих пор, он уже не может. Но что же делать? Изменить мстителям он не мог. С ними все его старые друзья, столько они пережили вместе! И потом, они ведь тоже за правду и справедливость. А вдруг есть две правды: одна у мстителей, другая у пионеров?

Они сидели и ждали Ганса. Он наконец вошел и хотел было извиниться за опоздание, но Альберт махнул рукой.

— Вижу, — сказал он. — Тот, кого называют твоим отцом, опять напился.

Правый глаз Ганса был закрыт.

— Каждый день одно и то же, — заметил он равнодушно. — А трезвый — жалеет.

— А когда он трезвый-то бывает?

— В том-то и дело.

— И откуда он только водку берет?

— Откуда? Сам гонит.

— Да вылей ты бурду эту!

Взглянув на Длинного, Ганс сказал: