Я поднял голову.
На краю поляны, спиной к лесу, стоял человек и читал вслух.
Я в изумлении остановился. Что мог читать этот человек один в поле? Я принял его сначала за красноармейца. На нем был шлем, зеленая гимнастерка с портупеей. Но, вглядевшись, я увидел, что это не портупея, а перекинутый через плечо кнут. С травы поднялась черная собачка и посмотрела на меня.
Косясь на собачку, я подошел ближе. Человек оглянулся и перестал читать.
— Не бойтесь, — сказал он, — она зря не бросится.
Пастух был молодой, еще подросток, не старше восемнадцати лет, с широкими, точно припухшими скулами. Но в сапогах и в шлеме он показался мне совсем взрослым.
Я поздоровался.
— Здравствуйте, — ответил он и приложил руку к шлему.
— Что это вы читаете? — спросил я.
Он ответил:
— Читаю руководство, как пасти в ночном стадо.
— Руководство? — удивился я и с любопытством посмотрел на пастуха.
— Вы, наверное, курсант, на практике здесь? — спросил я.
— Нет, я уж напрактиковался. Теперь — пастух, тут вот, в Полковском колхозе.
— Как пастух?
— Так просто пастух, стадо пасу, и все, — сказал он.
Но всей своей аккуратной фигурой, одеждой и речью он так мало походил на пастуха, что я спросил его:
— А не скучно вам на этой работе?
Он не ответил. И по лицу его было видно, что вопрос мой не понравился ему.
Он снял кнут с плеча и с силой взмахнул им. Резкий звук прокатился по лугу. Две коровы, бродившие у загороженного поля, дружно бросились в сторону. Собачка затрусила к ним, но потом, раздумав, вернулась обратно.
— Много у вас коров? — спросил я, все же стараясь завязать разговор.
— Много. С одной только колхозной фермы тридцать. И еще хозяйские, — сказал пастух и вдруг горячо, как бы сердясь, добавил: — Пастух, говорите вы! Что ж такое пастух? Думаете, как раньше бобыля какого-нибудь пошлют. Не-е-т, — с торжеством протянул он, — такого теперь не пошлют! Что он понимал? Ничего! А я каждую скотину понимаю. Я каждую траву знаю. Я ботанику Флерова читал.
И, как неожиданно он рассердился, так же неожиданно замолчал.
Потом медленно свернул цыгарку и продолжал:
— Вот вы спрашиваете, не скучно ли на этой работе, а я вам скажу: подружился с коровами, как с людьми. Такое я наблюдаю между ними, что вы не поверите. Вон видите ту черную, с одним рогом, которая к загородке бежит? До чего вредный характер у скотины! Вы думаете, чего она бежит? Травы не нашла? Нет! Зависть ее мучает. Все ей кажется, где другие коровы щиплют, там трава лучше. Так и бегает весь день. Сама плохо ест и другим мешает. Хоть к дереву ее привязывай.
Я рассмеялся.
— Вы не смейтесь, я правду говорю.
Мы замолчали. Стадо паслось в тишине, и мне казалось, что кто-то с частыми вздохами безустали стрижет и стрижет траву.
Вдруг пастух с беспокойством огляделся по сторонам. Собачка тоже вскочила.
Только сейчас я хорошо разглядел ее. Маленькая, с ободранными боками, она казалась жалкой. На животе ее виднелись рубцы. Но желтые с блеском глаза из-под нависшей шерсти проницательно смотрели на пастуха.
— Где же Лысуха? — тихо с укором спросил он.
Собачка посмотрела в сторону леса и без лая бросилась бежать. Ее тело на сухих, жилистых ножках легко переносилось через бугорки, поросшие лисохвостом и белым клевером. Вскоре далеко в лесу раздался ее тонкий и нервный голос.
— Неужели она приведет корову? — недоверчиво спросил я.
— А то как же? Хоть за двадцать километров приведет, — ответил пастух. — Нам за нее сто рублей денег и три мешка муки давали, — ласково добавил он.
— Но почему она такая облезлая? Больна, что ли?
— Нет, — неохотно ответил пастух. — Это она человека спасала.
— Кого? Вас? — живо спросил я.
— Нет.
Мальчик отвернулся, прищурил глаза, и было видно, что не хотелось ему вспоминать о собачке. Он поморщился и вдруг неожиданно сказал:
— Я ведь беспризорный был.
Я столько знал и слышал о беспризорных, ставших учеными, писателями, инженерами, что не удивился бы, увидя их на стройке, на профессорской кафедре. Но здесь, на лугу, с кнутом, с собачкой, лающей на коров, это мне показалось удивительным.
— Любопытная история, — сказал я.
— В том-то и дело, что истории никакой не было.
— Но все же? — настойчиво допытывался я. И, должно быть, так много любопытства было на моем лице и так ласков был вечер, что захотелось поговорить и пастуху.
Он сорвал сладкую травинку пырея, пожевал ее и начал неохотно:
— Что же тут рассказывать? Интереса мало. Был я беспризорный, и на покражу ловчей меня не было. И не было у мужиков под руками такого камня, который бы за мной не летал.
Читать дальше