Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

— Тебе кого, девочка?

Юлька в смятении вспомнила, что не знает ни фамилии странной девчонки, ни ее нормального человеческого имени, кроме этого глупого «Дюк».

— У вас здесь есть такая д-девочка лет пятнадцати в лиловых бриджах, — сказала Юлька, смущенно пряча испачканную глиной авоську с компотом за спину. — Она еще ходит с т-такой аэрофлотной сумкой через плечо… Беленькая такая. Где ее м-можно найти?

— Сейчас поищем, подожди здесь, — дружелюбно ответила женщина и почему-то снова ушла в кухню, к пирожкам, а Юлька, оставшись одна, огляделась по сторонам в поисках подходящей лужи — надо было отмыть ладони и коленки от грязи.

За котельной-кухней была такая лужа, только к ней надо было спуститься чуточку вниз по склону. Цепляясь за кусты, Юлька уже почти добралась до этой грязноватой неглубокой лужицы на выступе склона, когда внезапно сверху ее окликнули:

— Юля! Витанович!

От неожиданности Юлька вздрогнула, выпустила из рук ветки, за которые держалась, и тут же сползла вниз, к самому забору.

— Юля! — снова раздался наверху громкий женский голос. — Ты где?

— Я здесь, — робко отозвалась Юлька и, приложив отчаянные усилия, почти на четвереньках выползла наверх.

На крылечке кухни снова стояла та самая женщина в голубом халате. Она вовсе не смотрела в сторону выползающей Юльки. Она смотрела в сторону аллеи, ведущей к красному дому.

— Юля! — позвала она снова. — Витанович! К тебе тут пришли. Ты идешь или нет!

— Иду! — неожиданно отозвался с аллеи звонкий голос. — Я давно иду!

«Приехала сюда под моим именем! Украла деда!» — так думала Юлька, пока, рассекая подошвами лужи, разбрызгивая в стороны комья грязи, летела навстречу подлой Дюк, так нагло отозвавшейся на Юлькино имя, на Юлькину фамилию!

— Ж-ж-жулик! — зашипела она почти беззвучно, подскочив к Дюк. Ж-жулик!..

У нее почему-то совсем пропал голос, а ставшие непослушными губы ничего не могли выговорить, кроме этого шипящего и жужжащего «ж-ж-жулика», но она все-таки торжествующе отметила про себя, что и у Дюк, опешившей от неожиданного Юлькиного налета, лицо стало белым-белым, даже синева появилась у глаз и над губами.

— Тс-с-с, — сказала Дюк тихим шепотом и приложила палец к губам, словно умоляла Юльку сохранить страшную тайну. — Не кричи, пожалуйста, так.

— Ничего не тс-сс! — зашипела Юлька. — Не тс-с-с! Я кричать буду!

Однако на крик у нее не хватило голоса, и, наверно, гусиный их разговор не вызвал у женщины на крыльце никаких подозрений, потому что, спросив спокойно «знакомые, что ли», она тут же ушла к своим пирожкам. Осевший же голос окончательно подвел Юльку, когда та попыталась крикнуть ей вдогонку, чтобы она не уходила, потому что Юлька поймала ж-ж-жулика…

— Замолчи! — гневно и в полный голос крикнула Дюк, когда женщина скрылась. — Чего ты кричишь? Кто разрешил тебе сюда приехать?

Юлькин голос тоже уже обрел силу. И руки тоже. Она ухватилась за борт голубого халатика, который был надет на Дюк, тряхнула ее и закричала:

— Я тебя выведу на чистую воду! Кто тебя подослал?

Руки Дюк оказались сильнее. Она вырвалась, схватила Юльку за плечи, повернула к себе спиной и, поддав коленкой, пихнула в сторону парка…

Она протащила ее по аллее мимо деревянной сцены-раковины к старой и темной беседке, торчащей в самом заросшем и заброшенном уголке парка, и швырнула ее на сырую скамейку.

Но даже не руки Дюк, крепкие и сильные, как железные клещи, которыми вытаскивают гвозди из досок, заставили Юльку замолчать и успокоиться, а лицо Дюк — все еще бледное, резкое, ставшее похожим на скульптуру, вырезанную из белого камня.

Беседка, в которой они находились, была без стен — только крыша на резных столбиках да спинки высоких скамеек, поставленных квадратом на дощатом полу, засыпанном опавшими, но не сумевшими почему-то пожелтеть листьями. Беседка продувалась ветром насквозь, и Юльку сейчас же стало трясти от холода. Тогда Дюк села рядом с ней на сырую скамью, отобрала у нее авоську, взяла ее запачканные глиной, холодные, как смерть, руки в свои, теплые, и сказала:

— Что ты расшумелась? Мало ли на свете бывает людей с одинаковыми именами?

— Много! — крикнула Юлька и вырвала свои грязные руки из чистых Дюковых рук. — Одинаковых людей — пожалуйста, сколько угодно! Но когда воруют чужих де-дедов!..

Она захлебнулась непослушными словами, отобрала у Дюк свою авоську и решительно звякнула компотом.

— Что же вы так долго к нему собирались? — В голосе Дюк тоже что-то звякнуло. — Что же вы не вспоминали о нем раньше?