Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

Проснувшись, она никак не могла понять, почему она здесь, на чужом диване, в какой-то чужой комнате с чужими стенами и чужим паркетным полом… И лишь когда перевела взгляд на окно, вспомнила, где находится, и поняла, что сбило ее с толку — дождь на улице, еще ни разу не ливший в этом городе при Юльке. Кап-кап-кап… — знакомо, по саратовски, били капли по звонкой водосточной трубе то ленивыми мелкими ударами, то стремительным тревожным барабаном. Кусок неба в окне был безнадежно серым, а в квартире поселилась сырая прохлада.

Ни Дюк, ни раскладушки в комнате не было.

Юлька встала и распахнула оба окна настежь. За мокрой густой занавеской дождя не было видно развенчанного Юлькиного чуда — ни холма, ни дома под красной крышей, в котором вчера горел яркий огонек. Даже крыши домов на соседней ступеньке-улице, ведущей к озеру, почти не были видны. Внизу по мостовой волнистым стеклом бежали глубокие ручьи, и по обе стороны Юлькиного окна где-то поблизости гудели от дождевого потока водосточные трубы. Юлька подставила ладонь и набрала целую пригоршню льющейся с крыши дождевой воды с крошечными черными соринками, которые сейчас же утонули в Юлькиной ладони. Вода была холодной, словно только что из холодильника. Ну как же теперь искать деда в такую погоду?

Юлька отошла от окна и тут же увидела записку, лежащую на рояле: «К деду пока не ходи. Я скажу, когда можно будет. На плите в кастрюльке суп, остальная еда в холодильнике. Дюк».

Записка была почти приказом, и Юлька сразу взбунтовалась. Как это «не ходи»? Кому какое дело до того, пойдет или не пойдет Юлька к своему родному, собственному деду? Никто не имеет права ей это запретить! Она пойдет все равно, если даже внезапно польется ливень с градом, если даже снег засыплет все улицы до самых крыш!

Но прежде всего она рассмотрела свое лицо в зеркале. Полоса на лбу побледнела, стала даже не очень уж такой заметной. Это подняло Юлькино настроение. Подумаешь! Будто бы ее никогда в жизни не лупили мальчишки!..

Она с аппетитом поела супа, сваренного Дюк, — еще горячего, аппетитного, душистого. После этого ей стало совестно. Однако все-таки не до такой степени, чтобы подчиниться Дюк и не пойти к деду. Конечно, она пойдет. Вот только дождется первого солнечного луча.

Было уже около двенадцати часов, когда Юлька, услышав, как на площадке хлопнула дверь соседней квартиры, вспомнила про почту, так и не вынутую ею вчера из ящика. Она взяла ключ и снова спустилась на площадку первого этажа. В ящике были газеты за три дня, журнал «Наука и жизнь», рекламный плакатик «Собирайте пищевые отходы» с розово-лакированной поросячьей мордочкой. И была там еще телеграмма.

Юлька тут же на лестнице, волнуясь, то и дело роняя из-под мышки газеты, разорвала бумажную ленточку-заклейку на телеграмме…

«Витановичу Георгию Александровичу. Юлия прилетит второго, рейс двести восемьдесят седьмой. Возможно, передумает. Сообщим дополнительно».

Это была телеграмма матери! Та самая! С оговоркой! Она не застала деда! Дед ничего не знает о Юлькином приезде?!

Юлька опустилась на ступеньку лестницы и дрожащими руками зачем-то перебрала все газеты и журналы… Что же? Как же это? Что же теперь делать?.. Она поднялась со ступеньки, пошла наверх, потом зачем-то снова спустилась вниз. Потом, вспомнив, что не взяла с собой ключ от квартиры, а дверь может захлопнуться от сквозняка, снова пошла наверх. Что же это? Как же это? Ведь дед оставил ей ключ от квартиры!

Вернувшись в комнату, она заметалась от двери к дивану, от дивана к столу, пока не наткнулась на рояль. Рояль обиженно загудел. Юлька успокоила его, проведя ладонью по клавишам. Он умолк, а Юльке от его молчания стало еще беспокойнее. Дрожащими руками она упаковала банки с компотом в старые газеты, чтобы они не дзенькали в авоське, и, так и не дождавшись первого луча солнца, бросилась искать последнюю, Краснооктябрьскую, больницу. Ведь не в детской же он лечится!

Круговая улица, на которой находилась Краснооктябрьская, оказалась до обидного близко — в трех кварталах от Главного почтамта. Юлька, приготовившаяся было снова к долгому пути куда-нибудь на окраину, даже растерялась, когда поняла, что сейчас, сию минуту, окажется лицом к лицу с ничего еще не подозревающим дедом. У нее пересохло в горле и вспотела ладонь, в которой она сжимала капроновую ручку авоськи…