Р. Паласио - Чудо

— Ну я просто не знал, что еще сказать! — рассмеялся я.

— Ты крутой. — Генри тоже хлопнул меня по ладони. — Извини, что порвал толстовку.

Я глянул вниз. Да уж. Один рукав оторван, а другой вытянулся так, что свисает до колен.

— Ой, у тебя кровь на локте, — сказал Джек.

— Бывает. — Я пожал плечами. Локоть и правда начал болеть.

— Ты в порядке? — спросил Джек, всматриваясь в мое лицо.

Я кивнул. Мне вдруг захотелось плакать, но я крепился.

— Погоди, а где твой слуховой аппарат? — воскликнул Джек.

— Что?! — Я схватился за уши. Оба наушника пропали. Так вот почему мне казалось, что мы под водой!

— Но как же… — начал я, и тут меня прорвало. Слишком много всего навалилось одновременно, я не мог больше сдерживаться и разревелся. Я прямо заливался слезами — мама называет такой плач водопадным. Мне было стыдно, я пытался закрыть лицо руками, но слезы все текли.

Ребята и не думали надо мной издеваться. Они хлопали меня по плечу и говорили:

— Все хорошо. Все хорошо.

— Знаешь, а ты отважный чувачок! — сказал Амос.

Но я ревел и ревел, и тогда он обнял меня обеими руками, прямо как папа, и дал мне выплакаться.

Мы вернулись в лес, чтобы поискать мой слуховой аппарат, и минут десять шарили в траве. Но было так темно, будто всё вокруг облили черными чернилами. Нам даже пришлось держаться друг за друга и идти гуськом.

— Дохлый номер, — изрек Генри. — Он может быть где угодно.

— А если сбегать за фонариком? — сказал Амос.

— Да бросьте, все в порядке, — ответил я. — Идем лучше к нашим. Спасибо вам.

Мы долго пробирались между рядами кукурузы и наконец увидели тыльную сторону экрана. Свет на нашу сторону не попадал, первые слабые отблески появились, только когда мы дошли до лесной опушки.

Семиклассников нигде не было.

— Как думаете, куда они пошли? — спросил Джек.

— К фургонам с едой, куда же еще, — ответил Амос. — Они, наверное, думают, что мы на них пожалуемся.

— А мы пожалуемся? — поинтересовался Генри.

Все посмотрели на меня. Я помотал головой.

— Хорошо, — сказал Амос. — Но, чувачок, больше не разгуливай один. Если тебе нужно будет куда-нибудь отойти, только скажи, мы пойдем с тобой.

— Договорились, — кивнул я.

Мы приближались к экрану, и я уже слышал: «Высоко на холмах жил одинокий пастух» и чувствовал запах сахарной ваты из палаток у продуктовых фургонов. Тут слонялось много народу, поэтому, когда мы пробирались через толпу, я натянул то, что осталось от капюшона, на лицо, а руки засунул в карманы. Я давно уже не бывал на улице без слухового аппарата, поэтому чувствовал себя так, будто провалился глубоко под землю. Или как в той песне, которую пела мне Миранда: «Земля на связи. Майор Том, вы где? Прием, прием, прием…»

Амос шел со мной рядом, справа. Джек — слева. Майлз шагал впереди нас, а Генри позади. А я посередине. Будто император в окружении своих гвардейцев.

«Но тут лощина кончилась, и Люси поняла, откуда неслись эти звуки. Питер, Эдмунд и армия Аслана отчаянно сражались с ордой страшных чудищ, которых она видела прошлой ночью, только сейчас, при свете дня, они выглядели еще страшнее, уродливее и злобнее».

Здесь я остановился. Я читал уже больше часа, а глаза всё не слипались. Было почти два ночи. Все остальные дрыхли. Под спальником у меня горел фонарик, и, может, я не мог заснуть из-за света, но выключить его я боялся. Меня пугала темнота снаружи.

Когда мы вернулись на свои места перед экраном, никто и не заметил, что нас не было. Мистер Попкинс, мисс Рубин, Джун и все остальные смотрели кино. Они понятия не имели, что с нами — со мной и Джеком — чуть не случилась беда. Так бывает: у тебя самый кошмарный вечер в жизни, а у всех вокруг — самый обычный. Ну то есть на календаре я бы отметил сегодняшний день как один из худших в моей жизни. Почти как тот, когда умерла Дейзи. Но для всего остального мира это был самый заурядный день. Или даже хороший. Может, кто-то сегодня выиграл в лотерею.

Амос, Майлз и Генри довели нас с Джеком до наших мест рядом с Джун, Майей и Россом, а потом направились к своим — рядом с Ксименой и Саванной. Вроде бы все было как и раньше, до того как мы пошли в туалет. Такое же небо. Такое же кино. Такие же лица вокруг. И мое лицо — точно такое же.

Но что-то изменилось.

Я видел, как Амос и Майлз с Генри рассказывают своим друзьям о том, что случилось. Я знал, о чем они говорят, потому что они постоянно на меня поглядывали. Фильм еще не закончился, но все уже про него забыли и перешептывались в темноте. Подобные новости разлетаются мгновенно.