Оскар Хавкин - Всегда вместе

— Хорошее дело! — говорит он. — Можно приглашать? Ну-ка, Сеня, кружечку дай — бражку попробовать. — Он растворяет дверь в коридор: — Прошу занять места!

Взрослые рассаживаются между ребятами.

Один за другим подходят к столу президиума Тиня Ойкин, Кеша Евсюков, Зоя Вихрева, Трофим Зубарев, Захар Астафьев и возвращаются обратно, бережно неся большие, ярко отсвечивающие под электрическим огнем листы — аттестаты отличников. Эти листы начинают путешествие вокруг стола, подолгу задерживаются в руках родителей и товарищей. Поглаживает усы Назар Ильич, блестят черные глаза на бронзовом лице Клавдии Николаевны и, ничуть не завидуя, пожимает Кешину руку Митя Владимирский.

Произносят речи. Директора школы сменяет директор рудника, после него горячо выступает секретарь райкома комсомола, матерински напутствует «деточек» Татьяна Яковлевна. От имени десятиклассников на все пожелания и советы отвечают Кеша и Малыш.

В последний раз они говорят в этом классе, где прошло столько хороших дней, где столько лет со стен на них смотрели Ленин и Сталин, Ломоносов и Белинский, Чернышевский и Толстой.

Смуглое Кешино лицо внешне спокойно. Он будто сдерживает себя, но слова идут одно за другим:

— Два года назад, на Яблонке, мечтали мы о будущем. И вот, мне кажется, мы уже живем в нем, вошли в него. У подножия Яблонки вырос город Киноварь. Через безлюдные хребты прошла дорога… Гидравлика, стадион, Дворец культуры, школьный сад — это уже не мечты, это жизнь… И хочу я сказать, — голос у Кеши наливается юношеской силой: — ни жизни этой, ни будущего не отдадим никому!

Выступает Малыш. Он немного посолиднел за эти годы, раздался вширь, в голосе его звучат мужские нотки, но все так же открыто и вопрошающе смотрят серые глаза и чолка падает на широкий чистый лоб.

Малыш вспоминает все, что незабываемой метой отпечаталось в памяти и сердце, все, что сделано в веселом и прочном порыве школьного содружества, все, что сотворено силой и огнем комсомольской спайки: геологические походы, строительство стадиона, выпуск журнала, борьба с наводнением, вечера, доклады, споры, книги.

Какие интересные и содержательные годы прожиты, как хорошо вступать в большую жизнь!

— Где бы мы ни были, мы будем всегда держаться вместе, — заканчивает Малыш, — вместе друг с другом, с вами, наши старшие товарищи, с народом, с партией и Сталиным. Всегда вместе!

И Тинин голос дрожит от волнения, и это волнение видит он в темнокарих глазах Кеши, на бледном лице Троши Зубарева, в перебирающих косы Зоиных пальцах…

Наступает час, когда все сказано, и ребята прощаются со взрослыми, чтобы провести остаток вечера в своем кругу, со своими мечтами, мыслями, надеждами…

Хромов тихо вслед за ребятами выходит из класса в школьный коридор и становится у распахнутого окна, вдыхая запахи свежей забайкальской весны.

Под окнами, обнявшись, идет шеренга дорогих ему юношей и девушек. Они поют, и Хромов различает чистый, высокий голос Зои, и мягкий, грудной — Линды, и трубный — Бориса, и широкий, просторный — Кеши.

Они поют песню Толи Чернобородова — песню о сопках, весне, юности и счастье.

«Вот так же, — думает Хромов, — шагают в эти дни их сверстники по улице Руставели, по Невскому проспекту, по набережным столицы, по дорогам Тамбовщины, по озаренному огнями Крещатику. Идут — черноокие и голубоглазые, русые и темноволосые, гордые, честные, упрямые — новое поколение Страны Советов.

Доброго плавания тебе, Иннокентий Евсюков! Да раскроет тебе тайга свои недра, Антон Трещенко! Пусть радостные полотна подарит стране твоя «кисть, Захар Астафьев! Пусть прочный металл дадут стране твои маленькие руки, Зоя Вихрева! Пусть стоят наготове твои пушки, Борис Зырянов!..»

Хромов смотрит на запад… Как далека ты, Москва!

Все эти годы он ни разу не почувствовал этих семи тысяч километров, отделяющих Новые Ключи от столицы. Нет, он не расставался ни с Москвой, ни с юностью, ни с кремлевскими звездами…

Учитель прислушивается. Голоса ребят доносятся уже из Заречья, звучат за кедровником, за стадионом — все глуше и глуше звуки песни, они угасают во мгле июньской ночи. И уже иным, а не физическим зрением видит Хромов, как идут они, его ребята, тесно обнявшись, и уже одним сердцем слышит он последние слова простой и задушевной Толиной песни:

1942–1948 гг.

Могоча — Чита.