Оскар Хавкин - Всегда вместе

Ливень прекратился. Тучи над Новыми Ключами разомкнулись, и сквозь черную облачную рвань ринулись к мокрой земле, к сопкам, к соскучившимся по солнцу людям горячие, ослепительные лучи.

Прошел еще один год. И вновь наступила весна. Весна 1941 года.

И опять по склонам сопок, словно живые существа, поползли лиловые дымки расцветающего багульника.

И когда выпускница Зоя Вихрева, стройная девушка, которой только косы, спадавшие опереди на плечи, придавали полудетский вид, — когда Зоя поставила на стол экзаменационной комиссии кувшин с цветами, тогда весна вместе с солнцем вошла в стены школы. Солнце играло в тщательно приглаженных, но таких же огненных вихрах Вани Гладких. Солнечные лучи падали на русую чолку Малыша. Быстрые зайчики пробегали по новому галстуку Трофима Зубарева. Шаловливые блики трепетали на бронзовом лице Иннокентия Евсюкова.

Стремительно пролетали последние дни — дни испытаний.

Последняя школьная весна!

Наступил день выпуска.

У дверей учительской Хромов увидел десятиклассников; они громко спорили с дедом Боровиковым.

— Петр Данилович, — размахивал молотком Борис Зырянов, — да вы не беспокойтесь, сами все сделаем.

— Разве мы маленькие! Нянька, что ли, нам нужна! — тянул недовольно Антон Трещенко. В руках у него была кумачевая лента.

— Товарищ Боровиков может безмятежно отдыхать, — говорил Трофим Зубарев: — наш дворец будет прибран, сцена сооружена. Наблюдение за порядком возлагается на специальных дежурных.

— У вас же больное сердце, Петр Данилович, — заметил Малыш.

— Ну, коли так, — согласился дед, — тогда я пойду маленько отдохну.

В учительской царило оживление. Председатель комиссии Геннадий Васильевич заготовлял с директором пригласительные билеты. Учитель математики был неспокоен.

— Татьяна Яковлевна, — осведомился он, — вы проверили — наварила Марфа Ионовна бражки?

— Ах, Геннадий Васильевич, конечно! Как вы можете сомневаться!

Добровольская села на диван между Варварой Ивановной и Альбертиной Михайловной и, застенчиво прикрывая книгой восторженное лицо, прошептала:

— Ах, мне кажется, что мне сегодня шестнадцать лет! Я так счастлива…

Через секунду она подлетела к Горкину, наклонилась и поцеловала его в лоб:

— Ах, Спиренька, деточка!

Горкин, немного обескураженный, сконфуженно поглядел на Шуру Овечкину. Девушка добродушно пожала плечами, в черных ее глазах Горкин прочел: «Что поделать, ведь это же Мамочка!»

Из-за перегородки, отделяющей учительскую от директорского кабинета, раздался голос Платона Сергеевича:

— Варвара Ивановна, Александра Григорьевна! У вас почерки хорошие. Помогите аттестаты писать.

Солнце скрывается за сопками. Огромным костром догорает закат. Стрелки часов в школьном коридоре подходят к восьми. Начинают собираться ребята, родители, рудничные гости. Митя Владимирский приходит в сопровождении отца, Кеша — с Назаром Ильичом и Клавдией Николаевной.

Появляются испытанные друзья школы — Семен Степанович, Альбертина Михайловна, Кузьма Савельевич, дед Боровиков.

И ребята, и родители, и гости рассматривают развешанные на стенах гостеприимные приглашения, присланные из Москвы, Ленинграда, Томска, Иркутска, Владивостока. Плакаты зовут выпускников в аудитории горных, медицинских, юридических, транспортных, педагогических, текстильных институтов.

Десятиклассники толпятся у плакатов, разглядывают картинки, изображающие корпуса заманчиво таинственных вузов, комнаты студенческих общежитий, лаборатории, столовые…

Борис Зырянов останавливается сзади девочек, разглядывающих плакат какого-то педагогического института. Борис снисходительно рассматривает картинки: вот вестибюль, вот главный корпус, вот читальный зал, где под абажурами склонились над книгами студенты.

— Ну, это не для меня! — вызывающе говорит Борис, уже подавший заявление в военное училище.

— Не для тебя, так для нас, — спокойно отвечает Линда.

— Эх, Боря, Боря! — говорит Толя Чернобородое. — Разве ты не знаешь, что сказал Маяковский?

И, не ожидая ответа, он произносит:

Между тем Сеня Мишарин, Поля Бирюлина под руководством гастронома-любителя Антона Трещенко торопливо заканчивают убранство стола. Кеша и Ваня пристраивают в углу класса огромную бочку со знаменитой боровичихинской брагой.

В класс входит Геннадий Васильевич.