Георгий Мишев - Дети мира

Тияко училась в пятом классе. А мать по-прежнему каждое утро ходила по деревням и продавала сласти.

Красная шаль немного выцвела, но все еще была прочна и всегда была верной спутницей матери. А потом ее стала надевать иногда и старшая дочь.

Тишина снежным вечером бывает какая-то особенная. Она наполняет всю комнату, словно прозрачная вода.

Мать что-то латает, сидя у очага. Она то и дело поправляет сползающее с плеч одеяло. Старшая сестра, примостившись напротив матери, вяжет голубой свитер и тихо напевает.

Тияко разложила на циновке вечернюю газету. Читает. От тепла клонит ко сну.

Братьев нет. Итиро уже три месяца тянет провода к Кагэсуэки — деревне в горах, где до сих пор нет электричества. Дзиро еще не вернулся с работы.

Ш-ш-шух! — падает с крыши снег.

— Что это Итиро так долго не возвращается? Уж не заблудился ли он среди сугробов? — без особого беспокойства произносит Тияко, подняв голову от газеты.

— И правда! Что это он там делает до сих пор? В этой Кагэсуэки как снег выпадет, так и лежит всю зиму… И зачем было начинать работу в такие холода! — говорит мать и мрачнеет. Она забыла дать сыну вязаную жилетку. Это очень огорчает ее.

— Но, мама, люди в горах ведь хотят, наверно, чтобы и у них поскорее зажегся свет… Их ведь тоже пожалеть надо. А с Итиро ничего не случится. В деревне о нем позаботятся…

«Итиро все время говорит, что самое большое удовольствие для него — видеть радость на лицах простых крестьян, — вспоминает Тияко. — Отец, видно, тоже был такой».

В последнее время Тияко почему-то часто вспоминает отца.

Топ-топ-топ! У входа кто-то стряхивает с себя снег. Стеклянная дверь со скрипом раздвигается.

— Добрый вечер! Ужасный снегопад! — слышится громкий голос соседки, жены парикмахера.

— Ах, как вы только и добрались! Такой снег!

Мама поспешно сбрасывает одеяло.

— Только что звонил ваш Дзиро, — говорит соседка. — Велел передать: его неожиданно назначили дежурить ночью. Просил принести поесть да пару носок. Он ноги промочил…

— Ах, спасибо, простите нас! Мы вас всегда беспокоим…

— Что вы, что вы!.. И мы, бывает, вам надоедаем… — говорит соседка, поправляя шаль. — Завтра, видно, придется сбрасывать снег с крыш.

— Извините нас, — повторяет мама. — Спокойной ночи!

Когда мать вернулась в комнату, Тосико уже ждала ее, держа вязальные спицы, как шпаги, готовые к бою.

— Раз братьев нет, снег сброшу я. У меня завтра как раз выходной. Мы с Тияко всё и сделаем. Как, Тияко, сбросишь снег с нижней крыши?

— Конечно, сброшу. Я и с большой-то не хуже тебя могу управиться.

«Вот какая Тосико, — думает Тияко. — На словах все маме перечит, но не успеешь оглянуться, она тут как тут. А я еще и не сообразила, что делать. И получается, что я всегда отстаю от сестры».

Но сегодня есть дело и для Тияко.

— Мама, — говорит Тияко, — ты, наверно, собираешься нести еду брату? Давай лучше я отнесу.

Только бы мама согласилась! Тияко так любит снежным вечером идти по улице. Но мама не разрешает выходить из дома без дела. Нет, никак нельзя упустить такой случай.

— Ну конечно, пойди ты, Тияко. Мне надо закончить свитер.

Сестра искоса взглянула на Тияко и улыбнулась. «Знаю я, что ты на улицу мечтаешь попасть», — означала эта улыбка.

Тияко побежала надевать пальто. Но вдруг вспомнила: пальто ведь еще не высохло со вчерашнего дня.

— Накинь какумаки, — сказала Тосико.

— Ну вот еще! Какумаки!

— А что тут такого? Вот в сегодняшней газете одна дама пишет, что наша северная шаль вполне может быть прекрасным выходным туалетом. И фотография есть. Вот такая…

Тосико легко встала, небрежно накинула на плечи шаль, заколола воротник, расправила сборки, расставила локти в стороны, одну ногу согнула в коленке и стала похожа на манекен в магазине.

— Ну и ну! Да разве можно что-нибудь нести, если шаль так накинута! — фыркнула Тияко.

— Ничего, Тияко, я закутаю тебя как надо.

И Тияко оказалась обернутой с ног до головы в мягкую шаль, которая так и дышала теплом.

— Как будто шаль сама по себе движется, — засмеялась мама, появившись в дверях с узелком, в который завязана была еда и пара носок для Дзиро.

Натягивая сапожки, Тияко громко чихнула. Это из-за шали. Чем только она не пахнет! Залежавшейся в сундуке шерстью, соломой, высушенной на солнце, маминым маслом из цветов камелии, сестриным кремом, лаком ящиков, в которых мама носит сласти. И конечно, самими сластями: приторный аромат бобов и муки, смешанной с рисовыми отсевками. Все эти теплые, стойкие запахи нахлынули на Тияко, и она чихнула снова, потом еще и еще.