Метта Фуллер - Дневник проказника

Вещи я сунул между матрацами, потом зажег свечку и держал над ней завещание, пока оно не «превратилось в кусочки пепла», как я читал в одной книжке. Я обжег себе пальцы и уронил несколько кусков, но легко потушил огонь, ничего не случилось, только на моем новом летнем жилете, который мне сегодня принесли от портного, три куска оставили большую дыру.

Я пошел вниз и увидел, что было только восемь часов. Наши думали, что я долго играл на дворе в мяч. Бетти дала мне кусок холодного рисового пудинга и кусок пирожного, и я пошел спать.

Около полуночи в доме сделался ужасный переполох. Дядя Самсон разбудил все семейство криком, что его ограбили. Его золотые часы в двести долларов и его бумажник с тремя сотнями долларов — это было уже слишком! Он совсем взбесился. Окно было открыто, и папа считал, что кто-нибудь влез и взял вещи.

Чем более сердился дядя, тем хуже он слышал, и все должны были кричать ему в ухо — то-то была потеха! В нашей семье постоянно что-нибудь приключается; в других семьях не бывает такого беспокойства.

Но ночью ничего уже нельзя было сделать, и все пошли спать. Перед завтраком я отнес дяде часы и бумажник. Я сказал ему, что вор верно испугался и уронил вещи; но бумаги я не мог найти, и он дал мне десять центов и сказал, что я не такой уж дурной мальчик, как он думал, и что он может написать другое завещание, когда выздоровеет, и, быть может, не все свои деньги завещает дому престарелых.

Потом я очень любезно разговаривал с ним через трубку. Я спросил его, как долго живут люди его лет, потому что если он скоро умрет, то я попросил бы его завещать мне сорок долларов, чтобы купить пони, я давно мечтаю о пони. Я рассказал ему, что Бесс называет его старым занудой, потому что ей приходится так громко говорить с ним, что у нее горло болит; но что мне нипочем говорить громко, потому что очень забавно кричать в такую трубку, точно в телефон. Я спросил его, не пробовал ли он слушать зубами и знает ли он, что тетя Бетси сердится на папу и не хочет давать ему денег в долг, и говорит, что наши очень расточительны. Я рассказал ему, что Лили и Монтэгю ссорятся между собою, что доктору Муру придется голодать, если он не получит больше практики, что папа очень вспыльчив, что он был недоволен, когда дядя Самсон приехал гостить к нам на лето, и что Бетти постоянно ворчит, потому что не любит пришивать пуговицы к его гамашам и прислуживать ему, так как он слишком скуп, чтобы давать ей иногда доллар за услуги. Он, кажется, слушал меня охотно и порою осклаблялся [45] Осклабиться — оскалиться во весь рот , как будто его щекотали; но от мамы мне сегодня за обедом ужасно досталось за то, что я дал волю своему языку: она сказала, что я уже наделал довольно бед; никак людям не угодишь! Например, вчера вечером телеграфист с Бесс были в передней комнате. Бетти не было, потому что ей нужно было выйти, и Бесс сказала мне: «Жоржи, если сегодня вечером придут сестры Смит, скажи им, что меня нет дома, что дядя болен, а мама занята». Сестры Смит действительно пришли. Я выбежал, когда они позвонили. Они спросили, дома ли кто-нибудь. Я сказал: «Нет, дядя болен, мама у него, потому что он пишет свое завещание, а Бесс велела мне сказать, что ее нет дома, потому что она занята с своим поклонником, телеграфистом, в передней комнате. Он учит ее телеграфировать». Одна из сестер так и прыснула, а сегодня после обеда Бесс ужасно выдрала меня за волосы. Она говорит, что весь город уже знает про нее и про телеграф, так что ей совестно высунуть нос за дверь.

Ну, разве легко маленькому мальчику знать, как угодить людям?

Мой шурин Монтэгю сделал забавнейшую вещь в мире: купил себе ребенка! Он дал за него двадцать долларов, половину цены, за которую можно купить пони, глупец, — да к тому же еще девочку! Он говорит, что если б он купил мальчика, то этот мальчик мог бы со временем сделаться таким же скверным, как маленький Жоржи, и это правда — довольно и одного дурного мальчика в семье, и с ним уже достаточно забот. Но в последнее время я был хорошим мальчиком.

Я только один раз опоздал в школу с понедельника; сегодня среда, и это, конечно, похвально. Я только один раз за эту неделю положил жабу учителю в ящик; она выскочила, а он подпрыгнул, как будто сам был жаба. Я только два раза сунул репейник в волосы Кэти; ей пришлось обрезать их немножко, чтобы его вытащить. Нечего так хвастать своими волосами; маленькие девочки очень легко делаются тщеславными, как я слышал. Дядя Самсон хотел переехать в гостиницу, но я так исправился, что он решил остаться пока у нас. Я всегда ему рассказываю, что говорят наши потихоньку. Ему ужасно хочется узнать, что они говорят. Я не могу доставить ему большего удовольствия, как рассказав ему, как его ругают: старый скряга, старый мешок с деньгами, старый скупердяй и т. п. Он говорит, что я умный парень для моих лет и что он не забудет позаботиться обо мне. Он все еще беспокоится насчет своих глаз, потому что стекла Сюзанны ему не подходят.