Ника Муратова - Гавань разбитых ракушек

Ольга встала чуть поодаль, сложив руки за спиной. Акушерка завязала пластиковый фартук вокруг талии Лары, подала ножницы и чашечку вакуум-экстрактора. Когда острие ножниц вошло в нежную ткань роженицы, Ольга почувствовала подкатившую тошноту и слабость в ногах и быстро вышла из родзала.

Лара вышла минут через десять.

— Все нормально?

— Извини, с непривычки.

— Бывает. У меня сигареты в кабинете есть, если хочешь — возьми.

— Спасибо. Я подумала… Я подумала, может, мне деньги еще на одного врача запросить? Чтобы тебе как-то помочь. Или побольше акушерок взять.

Лара рассмеялась.

— Тебе полезно к нам заходить. Идея хороша! Насчет врача могут и не одобрить, а вот акушерок — реально. Хотя попробуй. Мне любая помощь подойдет.

Она уже развернулась, чтобы уйти, но обернулась.

— Спасибо, что хочешь мне помочь. Мне довольно редко в жизни приходилось видеть чью-то руку помощи.

Ольга посмотрела ей в спину. Редко? Насколько редко? Неужели у нее никогда не было друзей? Жестокое детство сделало из нее волка-одиночку? Но ведь кто-то же ее растил, кормил, обучал. Разве все это не помощь? Конечно, близкий человек — это совсем другое. При всей нестандартности их отношений они все же стали друг другу близкими людьми. Не быть одинокой, даже в рамках заброшенной африканской деревушки, — это, оказывается, так много значит.

Ситуация на границе колебалась то в одну, то в другую сторону. Часть беженцев заставили вернуться в Сенегал. И хотя Ольга не понимала, какой смысл гнать бедных людей в их разрушенные деревни, в политической игре принимали участие более сильные игроки, и ей ничего не оставалось делать, как смириться. Лара тоже возмущалась, но все же считала, что рано или поздно беженцам пришлось бы вернуться.

— Африканцы и так злоупотребляют помощью доноров. Это расслабляет и не стимулирует что-либо предпринимать для улучшения своей жизни. Попав на пустую землю, они построят новый дом из глины и ракушечника, посадят рис. И жизнь начнется заново. А в лагере беженцев, в палатке, ничего не изменится. Там нет начала никакой жизни. Только прозябание.

К концу октября приехал Родионов. На этот раз приехал, предупредив заранее. Причем приезд согласовал с их офисом, так как Нестор тоже написал, чтобы Родионова встретили и обеспечили транспортом. За скромным званием «консультант» невозможно было определить ни настоящего статуса Родионова в ФПРСА, ни цели его приезда.

Ольга нарочно не поехала встречать его в Дакар, послала водителя, хотя при этом ужасно злилась, что из-за Родионова придется нанимать дополнительные машины для клиник. Больных иногда надо было везти в более крупные больницы, и машины нужны были позарез.

Он был весел и вел себя так, словно навещал ее здесь чуть ли не каждую неделю. Непринужденно зашел к ней в дом, попросил накормить его.

— Ты что, здесь будешь ночевать?

— А что? Смущаю?

— Просто невыносимо смущаешь. Я уж договорилась о доме для тебя. Моя домовладелица подготовила его.

— От тебя далеко?

— В безопасном расстоянии.

— Безопасном для кого?

И чего он так веселится? Ольга в раздраженном настроении пошла отдавать указания на кухне. Вскоре девочки принесли хлеб с простоквашей.

— Ужин будет позже. Его тебе готовят в твоей хижине.

— И ты даже не составишь мне компанию?

— Нет.

— Не положено. Нам дела надо обсудить, мадам Панова. Так что извольте присутствовать.

— А разве ты мне начальник?

— Косвенно — да.

— Вот не знала.

— Ну, догадывалась-то уж точно. Так что нечего в прятки играть.

— Тогда пойду скажу девочкам принести ужин сюда.

— Да ты меня натурально боишься.

Ольга вздохнула. Да, боится. Только не его, а себя. Плавится рядом с ним, как сырок в жаровне. И нет никаких сил сопротивляться. Но на своей территории все же спокойнее. И девочки-помощницы рядом. И зачем так на нее смотреть? Впервые видит? Так сильно изменилась?

Похудела? Загорела? Грязные ноги и плохо вымытые волосы. Необъятное платье гарамбуба в лилово-розовых цветах, с широченным разрезами для рук, так, что обнаженная грудь легко просматривалась сбоку. Настоящая африканка. Ну и что. Зато блеск в глазах. И есть хоть какая-то цель в жизни. И жизнь уже не кажется чередой противных событий. Теперь она заполнена — Бахнами и Ландинами, детьми, беженцами с глазами, бездонными от бесконечной надежды на помощь. Ларой, личность которой не поддавалась четкому определению, и было ужасно трудно подобрать слова, чтобы описать ее место в жизни Ольги. Ее жизнь уже не обрушится от исчезновения одного-единственного человека, как это случилось, когда она порвала с Денисом. Тогда в ней образовалась жуткая тишина, бившая по барабанным перепонкам со страшной силой. А теперь тишины не может быть. Слишком много голосов. Ей не страшен Родионов. Ей не страшен его взгляд. Ей не страшны его губы… Она повторяла про себя эту мантру, занимая руки овощами, тарелками, салфетками. Ей ничего не страшно, подумаешь, ужин вдвоем, подумаешь, разговор при тусклом свете масляной лампы. Надо будет генератор включить. Хорошая идея — яркий свет и ревущий звук мотора генератора никак не располагают к задушевной беседе. И вообще… Какие могут быть задушевные беседы между ними? Разве что о Динаре и их ребенке. И пусть только попробует еще над ней смеяться. Уж она найдет чем ответить.