Анна Никольская - Валя offline

До меня вдруг доходит, что смартфон остался в джинсах. Я совсем про него забыла!

— Мы с Петром Сергеевичем срываемся, бежим домой, думаем, что вообще случилось? — на высокой ледяной ноте продолжает мама. Глаза у неё прошиты красными жилками. — Может, тебя уже на «скорой» увезли с пищевым отравлением? А дома — никого! Ни записки, ничего!

— Мне позвонили ребята, мы к миссис Робинсон пошли, а потом…

— Не ври, я у неё была. И не я одна — родители с ума сходят: где вы? Что с вами? Хорошо ещё, отец позвонил, хотел с праздником тебя поздравить. Сказал, что оставил тебе ключи. Вы что здесь вообще устроили? Что за шалман-притон?

— Не притон! У нас новогодний вечер!

— Новогодний вечер?! — мама вдруг захлёбывается хохотом.

— Мы с твоей мамой очень волновались, между прочим! — вставляет Коконов насильственно-бодрым голоском. Ещё и вмешивается, главное!

— А вы не лезьте! — рявкаю я. — Кто вас вообще спрашивает? Вы нам никто!

Пётр Сергеевич под напором моих слов весь как-то сдувается, как подушка, из которой вытрясли все перья, и говорит уже не так уверенно:

— Ты совсем большая девица, а ведёшь себя…

— Тоже мне, нашёл большую! — перебивает его мама. — Ведёшь себя, как маленькая! В голове сплошные… Сплошные… Димы Биланы!

Ага, мама, как же хорошо ты меня знаешь.

— Вот они, красавчики, полюбуйтесь! — в комнату влетает запыхавшаяся Дина, следом — Анна-Мария с Чижевичем. — Я эту бабец сразу узнала — это их домработница! — Дина тыкает в маму наманикюренным пальчиком. — Вы по какому праву врываетесь тут, а? Представляешь, Валечка, врывается с этим вот, непонятно с кем! Вы кто такой? — спрашивает она у Коконова.

— Я… Я… — Пётр Сергеевич багровеет.

— Врываются, короче, вырубают музыку, врубают свет! Я такой наглой прислуги ещё в жизни не встречала!

— Я тоже! — поддакивает Анна-Мария. Чижевич ухмыляется.

— Прислуги? — переспрашивает мама. — Валя, что всё это значит?

— Да, Валечка, что это значит? — повторяет за ней Дина.

На меня глядят пять пар чужих глаз. Дина нагловато-вопросительно, Анна-Мария с Чижом — с любопытством, Коконов с испугом. И только мама смотрит на меня растерянно. Мама, в стареньком драповом пальто и с сединой в волосах. Моя родная мама, похожая на растрёпанную поломойку.

И вдруг я слышу, как сильно и больно колотится у неё сердце. Вдруг ощущаю, как больно! И чувствую, что именно мама, со своим этим колотящимся сердцем, мне сейчас ближе и дороже всех на свете.

— Она не прислуга, — резко говорю я слова, которые должна была сказать давным-давно. — Это моя мама.

В комнату врывается оглушительный треск.

— Мамочки! — визжат девчонки. — Что это?!

— Салют, овечки! — кричит Чижевич. — Салют!

За окном грохочет канонада, что-то взрывается, свистит и шипит. А на светлеющем предрассветном небе расцветают гигантские золотые шары.

Я пришла на берег. На то самое место с картины, которая так понравилась Максиму. Наше с Лизой, любимое. Высокий берег с клочьями тумана, запутавшегося в лохматой прошлогодней траве. Гранитное море, небо такое же — эй, куда вы дели горизонт? Карканье вечно голодных альбатросов — их принёс ветер с севера.

О лоб разбивается холодная капля — слеза, случайно оброненная небом. Когда Лиза была со мной, всё было по-другому. Не было этой серой гранитной мерзости — никакого «ГОРЯ» не было. Кажется, даже зимы тогда не было. Или была? Я плохо помню…

Папа меня ненавидит. Ну и что, что я привела в этот его драгоценный дом «невесть кого»? Я всё там им отмыла, зубами отскребла! Я даже умудрилась отстирать то чёрное пятно на покрывале, хотя это вообще анриал. Мамина школа. А он сказал, что я его доверие подорвала.

— Мама, почему ты всё время кричишь? Почему ты злая такая, мама? Почему я не могу продраться через эту твою злую корку? Ведь от доброго слова, вовремя сказанного слова жизнь у человека поворачивается! Да, мама, такое бывает!

— Мамочка, не выходи за него! Он же колбасу прятал за баночки! У него носки! — я кричу, выплёвываю из себя осколки предложений.

— Если ты меня любишь, мама! Пожалуйста, слышишь меня?

— Злая — это ты. И эгоистичная.

— Вы меня не любите — ты и папа. Оба ненавидите. А если я не нужна даже собственным предкам, кому я вообще сдалась?

— Прекрати истерику.

— Как я теперь в школе появлюсь? Там уже все в курсе, что мы с тобой деревенщины! Что я ни в какой Америке сроду не была! Динка всем разболтает!

Я уже живо представляю, как она подойдёт со своей улыбочкой и скажет: