Анна Никольская - Валя offline

— Зачем? Я же сказала, что сама буду ходить! — быстро говорю я и оборачиваюсь на Дину.

Она стоит у машины и пристально нас разглядывает.

— Я хотела с твоей классной руководительницей познакомиться, с миссис Робинсон.

— Ой, она как раз тоже хотела с тобой познакомиться, — тут же придумываю я. — Ты иди, а я в художку побежала. Уже опаздываю!

— Давай, — мама хочет меня поцеловать, но я уворачиваюсь. — Пока!

— Это кто был? — спрашивает Дина.

Я молчу.

— Ваша домработница? — подсказывает она. «Это не домработница! — у меня внутри клокочет маленький вулкан. — Это моя мама!»

— Да, — я киваю.

— А моя мама заставляет прислугу униформу носить. А то они ходят в чём попало — перед людьми стыдно. У её подруги специальное ателье для стаффа, хочешь, возьму телефон?

— Не надо, — говорю я.

— Как знаешь, — Дина передёргивает плечами и говорит водителю: — Чего стоим? Поехали уже!

Лиза стряпает свои фирменный пирог с капустой. Это её коронное блюдо, которое бабушка готовит, чтобы мы все вспомнили, что мы одна семья. У этого пирога такое волшебное свойство: когда мы садимся за стол и пьём с ним чай, мы все на какое-то время снова становимся семьёй — мама, папа, бабушка и я. Трудно объяснить, почему присутствие капустного пирога так сближает нас. Но и мне, и маме, и папе в такие минуты становится ясно: хорошо, что у нас есть Лиза. Ведь именно она превращает нас в какое-то подобие семьи.

Жаль только, что когда мама встаёт, чтобы помыть чашки, это ощущение куда-то улетучивается.

Мы с Диной и её мамой сидим у них в саду и пьём зелёный чай со льдом.

Я и не знала, что летом и когда жарко, чай, оказывается, принято пить со льдом. Через трубочку.

— Я рада, что вы подружились, — говорит Динина мама.

Она вся одета в белое, а волосы — тоже очень белые — заплетены в какую-то сложную косу и украшены живыми цветами. Динина мама похожа на невесту — такую идеальную, из каталога. Только груди, кажется, ненастоящие (хотя в этом я не очень разбираюсь). На ноге у неё татуировка в виде иероглифа — сбоку, на щиколотке. Прикольная!

Я тоже себе хотела сделать тату, но мама… Она говорит, что татуировки украшают только уголовников. Вернее, так: только уголовники украшают себя татуировками.

— Мы немного знакомы с твоим папой. Не знала, что у него такая взрослая дочь.

— Они с мамой недавно из Америки вернулись, — говорит Дина.

— Да? — рассеянно переспрашивает Динина мама. — А чем у тебя мама занимается?

— Она учительница, — не подумав, выпаливаю я.

Брови Дининой мамы — они у неё нарисованные, вернее, тоже вытатуированные, — ползут вверх.

— То есть, это она раньше работала, ещё давно, — поправляюсь я. — А теперь дома сидит. Она домохозяйка.

— Понимаю, — печально кивает Динина мама. — Я тоже дома сижу.

— У мамы раньше кофейни были, — опять встревает Дина. — Но папа говорит, от них сплошные убытки.

— Много он понимает, твой папа! — фыркает Динина мама. — Валя, попробуй чизкейк — я сама пекла. С маскарпоне и лаймом.

— У меня мама, знаешь, какая кулинарка крутая? У неё даже блог в ЖЖ есть — по выпечке. Она уже тысячник, представляешь!

— Кто? — не понимаю я.

— Ну тысячник! — повторяет Дина. — У тебя жежешечка есть?

— Нет, а что это?

— Ну ты шутница! — смеётся Дина. — Ты, кстати, почему меня в друзья ещё не добавила? А то я тебя найти не могу.

— У меня нет компьютера.

Дина и её мама смотрят на меня так, как будто на носу у меня вдруг выросли мухоморы.

— Пока нет, — добавляю я. — Просто родители говорят, что от компьютера больше вреда, чем пользы.

— И правильно, между прочим, говорят, — охотно поддакивает Динина мама. — Динка все вечера в Интернете сидит. Лучше бы с живыми людьми пошла пообщалась. Скоро нормально говорить разучишься, без этих ваших смайликов.

— А сама-то? — поджимает губы Дина. — Ладно, Валечка, пошли — я тебе свою комнату покажу.

— Спасибо, очень вкусный чизкейк, — я встаю из-за стола.

— Пожалуйста, — улыбается Динина мама. — Скажи спасибо матери!

— Спасибо матери! — повторяет Дина, и мы идём в дом.

Как-то раз бабушка подарила мне картонный набор. В нём были две куклы — девочка и мальчик — и набор одежды из разноцветной бумаги. Бабушка аккуратно вырезала их маникюрными ножницами, и с тех пор Лариска — так я назвала свою куклу — стала моей любимой игрушкой.

Мальчик скоро куда-то пропал, а Лариска жила у меня долго — с оторванной и приклеенной заново рукой и подрисованным носом. Я любила Лариску больше всех новых игрушек, которые периодически привозил из командировок папа. А когда она умерла — мама постирала её вместе с моим комбинезоном — мы с Лизой устроили ей настоящие похороны. С траурной музыкой и венками из одуванчиков. Мы засунули Лариску, вернее то, что от неё осталось, в бутылёк от бабушкиных таблеток и похоронили её в горшке с фикусом. Помню, как Лиза пела тихим и печальным голосом — что-то про Лариску, жалостливое. И мне казалось, что это хоронят меня. Или не меня, а какою-нибудь очень близкого мне человека.