Сергей Григорьев - Александр Суворов

Прончищев смущенно объяснил Суворову, какое последнее испытание придумал ему капитан-командор. Суворов выслушал не гневаясь.

Присутствующие еще надеялись, что дело обернется шуткой, но сэр Бушприт велел дневальному достать полотенце и пригласил всех выйти на палубу.

Суворов, храня невозмутимо-важный вид, окинул взглядом верхнюю палубу, от шканцев [173]до бушприта, и сам завязал себе глаза полотенцем, плотно обмотав его вокруг головы, чтобы ни у кого не могло явиться со мнения: сквозь такую повязку видеть нельзя.

Появление на шканцах командиров и Суворова с завязанными глазами остановило работы, несмотря на окрики боцмана. Матросы отошли к сеткам, очистив палубу. Все ждали, чем кончится испытание, неосторожно начатое капитан-командором.

Прончищев заметил на лице Нанинга мимолетную тень смущения.

– Милорд! – обратился к нему командир «Северного орла». – Не пора ли закончить?

Капитан-командор повел носом и крикнул, обращаясь к Суворову:

– Где суть фордун [174]правый борт?

Суворов двинулся по палубе скользящим шагом, протянув вперед руки. Игрой в жмурки он много забавлялся со своими подчиненными, коротая скучные вечера молодым еще командиром в Суздальском полку и даже в Бырладе перед штурмом Измаила. Суворов придавал глазомеру большое значение. Он сам обладал тонко развитым чувством пространства и считал, что пустая на первый взгляд детская забава развивает способность быстро ориентироваться в темноте. Подойдя к борту, Суворов пересчитал рукой все четыре фордуна.

Капитан-командор качнул «бушпритом».

– Он меня понималь лучше вы! – кинул сэр Бушприт командиру корабля. – Где есть фока-ванты, левый борт?

Называя части такелажа одну за другой, капитан-командор вел Суворова от мачты к мачте, со шканцев на бак корабля, заставляя его на ощупь находить названные предметы.

– Где есть грот-бом-брамсель [175]?

Ропот прокатился по толпе матросов на баке, когда Суворов подошел к основанию бушприта. У каждого, кто следил за игрой (а следили все), ёкнуло сердце: что, если капитан-командору вздумается спросить: «Где есть фор-стеньга [176]!» Чтобы коснуться рукой фор-стеньги, Суворову пришлось бы в сапогах, с завязанными глазами ступить на дерево, висящее над водой.

Так и есть!

– Где бушприт? – вопросил капитан-командор, подготовляя следующий вопрос о фор-стеньге.

Суворов на мгновение застыл, потом круто повернулся на голос капитан-командора и протянул руку с явным намерением схватить его за нос. Напрасно сэр Бушприт, отмахиваясь, отступал перед Суворовым. При общем хохоте кандидат на мичманский чин настиг капитан-командора, припер его к фальшборту [177]и, сорвав со своих глаз повязку, поднял руку.

Нанинг поспешил закончить игру:

– Вы есть достойны чина мичман. Получить патент! Будем друг другому. Вы, господин генерал, отлично мой понималь.

Суворов с повелительным жестом, не повышая голоса, сказал:

– Предлагаю вам, господин командор, приказать эскадре сняться немедленно с якоря и идти к указанному мной месту производить промеры!

Капитан-командор качнул «бушпритом» и приказал начальнику вахты:

– Свистать всех наверх! Сниматься с якоря!

Суворов поклонился всем и направился к трапу, провожаемый веселым гулом матросских голосов. Капитан-командор оценил их чувства и приказал:

– Матрос по вантам [178]! Кричаль три раза hourra [179]!

Сойма отошла от трапа. Суворов стоял около руля на корме.

Матросы на «Северном орле» белыми голубями взлетели наверх по вантам и дружно прокричали:

– Ура! Ура! Ура!

Нанинг, обнажив голову, помахал вслед сойме шляпой. Суворов также приподнял шляпу над головой. Кинбурнское перо сверкнуло на солнце синими и красными огнями.

Заботы о деле, слишком малом для способностей и таланта Суворова, не могли заглушить его обиду. Напрасно он в раздражении взывал в столицу:

«Ради бога, избавьте меня от крепостей, лучше бы я грамоте не знал. Сего 23 октября я пятьдесят лет в службе. Тогда не лучше ли мне кончить карьер [180]?…»

После вспышек бессильного возмущения им овладевало уныние. Стараясь отделаться от него, Суворов убеждал себя, что и тут, в Финляндии, он делает важное для России дело, и собирался просить о назначении его командиром Финляндской дивизии.

Нелепые слухи и сплетни гуляли на его счет в столице. Повторялось в преувеличенном виде то, что тридцать лет тому назад болтали о Суздальском полку и его неукротимом полковнике. Снова говорили, что Суворов якобы изнуряет солдат непосильными работами, и даже намекали, что он пользуется солдатским трудом в интересах частных лиц, хоть в это не верили даже и сами шептуны. Суворов жаловался на клеветников в Военную коллегию, а самым беззастенчивым из них даже грозил поединком. Все эти простодушные способы борьбы с бесстыжими интриганами вызывали у его врагов злорадный смех.