Владимир Крупин - Живая вода

– Читали бы книги, – сказал Кирпиков. – Какая красота. Как хорошо, что мы детей учили, не отдергивали, это такая, мать, красота – книги…

– У нас дети хорошие, – сказала Варвара.

– Есть даже такие острова, где люди говорят свистом. Как птицы. Причем нормальные люди.

– И вот Зюкин, – продолжала Варвара, – налил себе много воды, едва ли не десять бочек. А у других почти и нет, только на уколы осталось.

– Неужели еще не напились?

– Ты ж знаешь людей: чем больше давай, тем больше надо.

– А сама чего не пила?

– Кто бы за меня лесобазу стерег?

– У тебя вода есть? – спросил муж.

Варвара принесла четвертинку.

– Это, Саня, хоть ты ругайся, хоть нет, это я знаю для чего. Вот хоть ты что, а я на тебя с веничка побрызгаю. Подожду, когда уснешь… Ты видел, снова икона. Не ругаешься?

– Да не ругаюсь, не ругаюсь, я и перекреститься могу, – ответил Кирпиков. – Так? Нет, уж поздно, спросит, где раньше был.

– Этой воды, говорит Зюкин, будет у вас море разливанное, только чтоб ты стал ее продавать.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка, – сказал Кирпиков, садясь. – И много запрашивает?

– Ой, много. Тебе, говорит, только доверие, на тебя не действует, говорит, не покорыстишься.

Одним махом встал Кирпиков на ноги. Другим обулся. И третьим поспешил на улицу. Вслед его крестила Варвара.

У ворот зюкинского дома стоял незнакомый парень. Он спросил фамилию и отошел от ворот.

Вася был в сарае.

– Я сделал стекло, – доложил Кирпиков.

– Эстественно, – заявил Вася. – Трудишься практически на одном энтузиазме, а сколько вокруг бюрократов. Как нас подсекли! В эмбрионе. В эмбрионе. На взлете. Тебе Варвара объяснила? Ты сможешь. Уж если не весь мир, то хоть своих поддержим. Ты же не оставишь без помощи людей, у тебя доброе сердце. А? Знаешь примету: у злых болит желудок, у завистливых печень, у добрых сердце? А эта вода вылечивает печень и желудок. Искореним злых и завистливых. Сердечники нам не в укор.

– Иди, я тут освоюсь, – попросил Кирпиков.

Вася еще поговорил, что трудно пробивает себе дорогу новое, что еще много людей мыслит отжившими категориями, но что идем мы, в общем, куда надо. И ушел.

Первую бочку Кирпиков вылил легко и аккуратно. Подкатил ее к задней стенке сарая и там отвинтил пробку. Со второй он промучился дольше. Вода из первой не успела впитаться, и новая струя растеклась по сараю и вытекла во двор. Ее заметил человек у ворот и доложил Васе. Никакого труда не составило Васе и его помощнику накостылять Кирпикову и запереть его в чулане.

– Ну, ты попомнишь, ты пожалеешь, – повторял Вася.

Созванным по тревоге людям он орал, что Кирпиков посягнул на их здоровье, на их долголетие.

– Я позвал его, чтобы разделить. Женщинам! И старикам! Вот она теперь, пейте ее!

– Был ты собакой, Васька, стал ты, Васька, свиньей! – Это сказал Афоня.

– Взять его! Увести! Никто не помешает мне заботиться о вас! – так кричал Василий Сергеевич Зюкин.

В чулане было не так уж плохо, только топчан был один и очень узкий.

– Спать по очереди, – сказал Афоня. – Выбирай меня старостой и слушай. Ну, чего ты молчишь? Саш! Ты не сердись, обидел я тебя тогда на вечеринке: не все дома, ох дурак!

В дверь послышались удары, как будто ее долбили. Точно – скоро выскочила небольшая филенка, и в сделанное отверстие заглянул Деляров.

Афоня вздохнул и спросил Кирпикова:

– Сколько Васька власть продержит?

– Пока вода не кончится. Потом ему каюк.

– Пломбу сорвут?

– Не посмеют.

– До тех пор он нас в милицию сдаст. Меня за хулиганство – суток десять, тебя хуже: подведет под хищение частной собственности. Хрен с ним. Отсидим не хуже людей. Но слушай, чего я первый-то раз срок тянул: ведь из-за девчонки.

Кирпиков слабо улыбнулся.

– Ей-богу. Ой хороша была! Оксане куда! У тебя Варвара красивая была? Конечно! А ведь не понимали, да, Сань? Смотрю на нынешних – такие красивые, увертистые, ноги-игрушечки, все нарядные, и какой-то же скотина коснется ее? Ведь он, подлый, – застонал Афоня, – будет доблестью считать… нет, сволочи мужики, и еще какие!

Со двора доносилось звяканье кружек и гудение толпы. Афоня зажал уши и, как молитву, стал говорить:

– Только потом мы понимаем, какая красота вырастала рядом с нами. Боже мой, я гляжу на нынешних – красота, а ведь наши девчонки разве были хуже, да они были лучше! Я ее на крыльце целовал, и вот-вот уже прощаться, уж околели оба, уж ноги как деревяшки, нет, давай еще сто раз поцелуемся. Да, еще сто, Господи! Мне ли на что-то жаловаться! И я ее обидел. Я выпил…