Эдуард Шим - Мальчик в лесу

Из-за этой бабы посеял ножик, складной охотничий ножик с закаленным до синевы лезвием, с дубовой навощенной рукояткой, с медным блестящим кольцом! Не купишь такого ножа, не выменяешь! А без ножа пропал Тимофей в лесу, вся работа пропала… Матушки мои, что же делать-то?

— Между прочим, Тимоша, — подала голос женщина, — как тебе не стыдно такие частушки распевать? Я когда услышала там, у столбика, подумала, какой-то пьяный мужик идет…

— Почему ты не отвечаешь, Тимоша?

— Ага… — забормотал Тимофей, не помня себя. — Я щас.

— Кто тебя этим частушкам научил?

— Щас, щас…

— Ты куда опять?

— Ай, да погодите вы! — сказал Тимофей. — Не лезьте.

Главное, не психовать. Обычным путем не найдешь ножик. Хоть на четвереньках ползай, хоть всю траву перещупай. Потому что началось невезение. И действовать надо совсем иначе…

Тимофей распрямился, вздохнул глубоко. Подумал. И пошел назад по коровьей тропе, по своим следам. Он безразлично смотрел вверх, где вразнобой качались пропыленные солнцем сосновые ветки, где на березовых стволах трепетали, завивались ленточки белой коры, похожие на папиросные бумажки… Все страшные мысли Тимофей гнал от себя. Нельзя жалеть, нельзя думать о потере. Наоборот надо…

— Фиговский был ножик! — произнес Тимофей как можно искренней. — Никому не нужен! Косому Егору отдать и то не возьмет задаром…

Натурально, старательно ругал Тимофей свой ножик и делал равнодушное лицо, будто гуляет он и ничего не ищет. Потом остановился, коротко глянул вниз. Пусто.

Надо идти медленней. Надо еще натуральней ругать ножик, совсем охаять.

— В гробу я его видал! — сказал Тимофей убежденно. — Давно выкинуть собирался! Из кривого гвоздя этот ножик сделанный!..

Остановился, глянул. Пусто.

Не дается такой-сякой! И даже не манит. Надо все мысли прогнать, ничего не видеть, не слышать, как под водой, чтоб от всего тела только ступни ног остались, одни ступни, достающие пальцами черную, скользкую и холодную землю.

— Таким ножиком теплый навоз резать! — забормотал Тимофей, свирепея. — Одна худая ржавчина, никчемушная! Оглодок!.. Слюня железная!..

Видать, крепко не повезло. Не ищется… Теперь только поддайся — такая черная полоса накатит, что лопатой не разгребешь. Это всем охотникам известно. Охота — дело неверное, обманчивое… Если везет тебе, не хвались, не жадничай, береги удачу; если невезение пришло — старайся отвести от себя, иначе надолго привяжется… Прошлым летом угодил Тимофей в черную полосу, не сумел отвести невезение. Началось вот так же, с небольшого, а кончилось тем, что Тимофей едва не затопился в болотине. Считай, месяца полтора кроты в ловушку не шли, батя даже подумал, что Тимофей утаивает шкурки. А что Тимофею поделать, если нет крота, будто подчистую крот сгинул, даже следов свежих не было? С отчаяния взялся Тимофей собирать брусничный лист, кору крушины, плаун — их в аптеке принимали, — с мешком таскался по болоту; однажды затемно возвращался да и угодил в торфяное окошко. Хорошо еще, собака была при нем, помогла вылезти. А то бы до свиданья, мама, не грусти…

Нынче везло Тимофею, забыл он, какое невезение бывает. Крот лезет в ловушку как нанятый; Тимофей с батей договорился, что если заработает лишку, рублей тридцать, то батя купит ружье. Настоящую «тозовку»; продается у милиционера в Шихине почти новая «тозовка», охотничья мечта…

Вот тебе и купили ружье!.. Забылся, настроил планов! А оно и накатило, невезение-то…

— Этих ножиков — за пучок пятачок!.. — опять завелся Тимофей и вдруг подобрался весь, шагнул неуверенно, робко…

Что-то жестко прикоснулось к ступне. Ребристое, неподатливое, скользящее… Тимофей отдернул ногу, взглянул… Вдавленный в грязь, лежал на тропе ножик, поблескивая смятым золотым колечком.

Внутри у Тимофея обмякло, отпустило, голова закружилась, как от сильного голода. Он присел наземь, еще не веря, не позволяя себе радоваться, и не брал ножик, только любовался на него.

И женщина за спиной Тимофея стояла ошарашенная, ничего не понимала.

— Ну уж, — сказал Тимофей, не оборачиваясь, — я провожать вас не пойду. Как хотите.

На работе Вера Ивановна каждый день встречалась с детьми; она привыкла к ним, научилась понимать их психологию. Разные дети попадались: самоуверенные вундеркинды и трусишки, застенчивые тихони и забияки нахальные, покладистые увальни и тощенькие нервные капризули.