Эдуард Шим - Мальчик в лесу

Однако с таким феноменом Вера Ивановна повстречалась впервые.

Она действительно подумала, что какой-то пьяный распевает на просеке безобразную частушку, а из-за кустов появился мальчик лет десяти, не больнее; аккуратный мальчик в чистенькой рубанке, в курточке на «молниях», умытый, краснощекий, с наивно распахнутыми серыми глазами… Только штаны у него нарушали общее впечатление — были с заплатками на коленях, землей испачканы и криво поддернуты: одна штанина выше, другая ниже. А так вполне приличный, даже приятный ребенок.

Но в голове у этого приятного ребенка творилось невесть что.

Когда он принялся говорить о своей занятости, о каких-то капканах и завтрашней добыче, Вера Ивановна поняла, что он хитер, но извинила эту хитрость; когда он стал торговаться и набивать себе цену, Вера Ивановна убедилась, что вдобавок он еще жаден, но и жадность была прощена; когда он убивал несчастного крота, Вера Ивановна увидела в этом жестокость, самую неприятную черту в ребенке, но и ее оправдала. Все можно понять и принять, если учитывать, в каких условиях воспитывается этот самый Тимофей.

Но вот он потерял ножик. Поначалу Вера Ивановна сообразить не могла, что происходит. Тимофей бродил по тропинке с полузакрытыми глазами, как лунатик; ноги его в криво поддернутых штанинах пританцовывали, по-обезьяньи шевеля грязными пальцами; он поносил ножик последними словами и призывал на помощь какого-то Косого Егора. Все это напоминало ритуальный языческий танец, и Вера Ивановна расхохоталась, узнав, в чем дело.

А затем Тимофей отказался показывать дорогу. Сколько ни билась Вера Ивановна, как ни умоляла, Тимофей упорно молчал, только головой тряс.

И причину отказа Вера Ивановна уяснить не смогла. Как будто невидимая дверца захлопнулась в этом диковатом мальчишке, он ощетинился, и светлые глаза не наивно смотрели, а зло и дерзко.

— Тима, — сказала Вера Ивановна, садясь возле него, — я все понимаю… Я для тебя посторонний человек. Ты не знаешь меня совсем. И не обязан помогать… Но, может, ты слышал про Дмитрия Алексеича Лыкова? Он учитель, преподает в Жихаревской школе. Его тут все знают и любят… Слышал?

— Ну.

— Так вот, это не меня вызывают к телефону, а Лыкова. По служебному делу. По очень важному делу!

— А чего же вы идете? — крайне недоверчиво спросил Тимофей и впервые поглядел пристально на Веру Ивановну.

— Дмитрия Алексеича нету дома. Я буду вместо него разговаривать.

— Вы жена ему, что ли?

— Да.

— А он неженатый вовсе.

— Понимаешь, Тима… Не знаю, как объяснить… Ну, мы собираемся пожениться. Очень скоро… — поморгав, произнесла Вера Ивановна.

Тимофей отвернулся. Его стриженые дымчатые вихры дыбом стояли, торчали надо лбом, как у ежика. Было неясно, слушает ли он Веру Ивановну; пожалуй, он перестал слушать, кривился нетерпеливо и помаргивал. Но Вера Ивановна решила продолжать. Все равно у нее выхода не было.

— Понимаешь, Тимка… От этого разговора по телефону все и зависит! Сейчас начальник будет звонить, чтоб договориться, чтоб перевод устроить в город. Не знаю, ты не поймешь, наверно. Только у нас с Дмитрием Алексеичем… это последняя возможность! Иначе все пропало…

Тимофей смотрел в сторону, и ничего не изменилось в его позе, в насупленном, дерзком лице. Он попросту дожидался, когда Вера Ивановна кончит уговаривать.

Она попыталась еще что-то добавить, но умолкла. Ей и стыдно было и унизительно, и чувство беспомощности захлестнуло ее, как плотный ветер, не давая вздохнуть. Для чего-то Вера Ивановна посмотрела на свои ручные часики, но сколько времени — не поняла, не увидела. Машинально стала их заводить.

— Тима… где шоссейная дорога? В какой стороне?..

— Да чего там, — вдруг сумрачно оборвал ее Тимофей и поднялся. — Пойдемте.

Когда они вернулись на просеку, навстречу им попалась телега. Невозможно было представить, как эта скрипучая телега на кривых, словно у «Запорожца», колесах, груженная доверху кладью, могла здесь продвигаться. Просека, показавшаяся Вере Ивановне ровной и чистой, была столь же непролазна, как и нетронутый лес. Вероятно, в давние времена тут строили дорогу или узкоколейку, еще угадывались какие-то песчаные насыпи, оплывшие от дождей и затянутые хрустящей, как бы поджаренной корочкой мхов; подле насыпи вдруг появлялась канава, где в пенисто-желтой тине толчками плыли горбатые лягухи; потом канава неожиданно исчезала, нырнувши в глухие кусты. Исчезала и насыпь, обрывалась над свежим оврагом. И все это — буераки, овраги, канавы, холмы песка — было укрыто ровной молодой порослью, ольхой и елкой; непроезжие, непролазные простирались дебри… Не мудрено, что Вера Ивановна заблудилась.