Евгений Титаренко - Никодимово озеро

― Ложилась… Я догадалась, что ты куда-то собираешься, как стемнеет. Взяла у тети Вали другой будильник.

― «Севани»? — уточнил Сергей, присаживаясь на кромку постели. — «Мэйд ин юэсэса»?

— Не остроумно, — сказала Алена. — Куда ты собрался?

Сергей вынужден был в общих чертах рассказать ей про лодку, которая нашлась утром в районе урмана. Что ее занесло туда, если накануне пожара Лешка собирался в противоположный конец озера, к затону, а во время пожара оказался на тропинке у дома. Рассказал про мужика на берегу, который мог неспроста любопытствовать, откуда у Сергея «Наяда», а затем обратил его внимание на сетку, хотя та была аж возле камышей, и «стревожить» ее Сергей никак не мог… Впрочем, эти мелкие наблюдения припомнились ему уже здесь, во времянке, а когда он брал будильник, мыслями его владело иное: «А что, если огонек на тропинке, о котором судачили женщины, действительно был?» Тогда к изобилию неясностей прибавлялась еще одна: кто засветил огонек?.. Уж никак не мог сделать это сам Лешка — ни до, ни после падения. И Сергей многое бы отдал за возможность узнать, что влекло Лешку в затон у Горелого леса или кто помешал ему оснастить перемет, ибо отсюда начинались вчерашние события. Но подозрительных неясностей было слишком много, и Алене он рассказал теперь лишь про лодку, про мужика…

― Ну и что? — спросила Алена. — Что ты такое думаешь?

― Ничего я не думаю! — Сергей встал и, подойдя к веслам, глянул в ночь за окном. — Пойду посмотрю… Сетку его посмотрю! ― Из-за вмешательства Алены собственная затея уже казалась ему наивной, бессмысленной. Кроме случайных подозрений, догадок, не было у него оснований предполагать какую-то связь между событиями прошлой ночи и затоном, что у Горелого леса. Были еще предчувствия. Но в предчувствия даже бабка Федоровна не верила при современном безбожии. Вот если только огонек не выдумка… Если он действительно был?.. Тогда что?

Хотел сказать резко, категорически, но взял весла и сказал миролюбиво, почти упрашивая:

― Иди, Алена, спи… Ладно?

― Ты что, Сережка, думаешь, если с тобой что случится, я буду ходить, как ничего не знаю, да?.. Я считала тебя человеком.

― Я же не знал, кем ты меня считаешь… — слабо отпарировал Сергей в то время, как Алена задувала лампу.

Было начало двенадцатого, когда Сергей спустил лодку на воду, Алена шагнула через борт и прошла на корму. Близость ее волос при этом напомнила Сергею его вчерашнее намерение убедиться, что роскошные темные пряди «подкидыша» по-прежнему жестки, как в детстве или как год назад, и он пощупал их, а она провела рукой по волосам и оглянулась, думая, что зацепилась за что-нибудь. Потом догадалась, спросила шепотом:

― Ты чего, Сережка?

― Нечаянно, — объяснил Сергей.

В лодке надолго замолчали оба. Сергей протер ветошью уключины, обильно смазал и, прежде чем отойти от берега, удостоверился, что ни один звук теперь не выдает их присутствия.

Велел Алене пройти в нос лодки, наблюдать за камышами, хотя плыть с перегрузкой на нос было труднее.

В мертвой тишине он скорее угадывал, чем слышал, как, вкрадчиво шелестя, обтекает борт «Наяды» сонная вода Никодимова озера, как срываются время от времени с низко занесенных весел капли. И Сергей, словно для того, чтобы возместить ночное безмолвие, задерживал дыхание…

Было непривычно тревожно плыть крадучись по знакомому Никодимову озеру, где каждый всплеск раньше казался приветливым, каждое дерево на берегу — своим.

Правда, что-то подобное Сергей уже испытал здесь однажды. Но тогда это было совсем по иной причине…

Сначала то была игра. Да и потом… До последних летних каникул. В глухие, еще более темные, чем эта, ночи, удрав от не слишком бдительного ока тетки Валентины Макаровны, они брали лодку и по очереди уплывали как можно дальше от берега. Один уплывал, а двое оставались на берегу, или уплывали двое — оставался один. В ночи было не угадать направлений, возвращались, ориентируясь на редкие вспышки карманного фонаря, которыми сигналили оставшиеся на берегу. И это было главное — прийти издалека на единственный маяк. А еще можно было, уплыв дальше середины, наклониться к воде и негромко крикнуть что-нибудь: «Ба-кен-щик!», или просто: «Э-э-эй!» — ночь доносила голос до берегов.

Это случилось в прошлые летние каникулы, ночью перед отъездом из Никодимовки. Уже подступала осень, и прощание с озером знаменовало собой еще один отошедший в прошлое год. Темно и тихо было, как никогда. Они по очереди сходили к неведомому дальнему берегу, оставалось причалить «Наяду», когда Лешка захотел поплавать еще раз. И Алена пошла с Лешкой. А Сергей остался на берегу. Трудно сказать, что тогда произошло с ним. Но через какое-то время, окутанный со всех сторон вязкой темнотой, не слыша ни всплеска, ни шороха вокруг, он вдруг почувствовал себя затерянным и беспомощным в этой неуютной темноте. И показалось — долго не возвращается «Наяда». И показалось, что все, как есть сейчас, останется навсегда… Один среди ночного озера он никогда не бывал таким одиноким, каким одиноким сделался в тот раз на берегу. Даже забыл сигналить. А до слуха вдруг долетело: «Се-реж-ка-а!..» — протяжно, едва уловимо. Он стал быстро-быстро нажимать на кнопку фонаря, поводя им из стороны в сторону, и уже хотел кричать, когда совсем рядом у берега послышался смех и голос Алены: «Уснул, Сережка?!» Оказывается, она почти шептала его имя над водой, когда он подумал, что зовет из невероятного далека… Все обошлось, как всегда, благополучно. Однако вплоть до отъезда Сергея не покидало ощущение какой-то важной утраты, что случилась в минуту его странного малодушия на берегу.