Полиен Яковлев - Первый ученик

— И я, — сказал Коля. — Я тоже люблю царя и царицу. А Мухомор у нас в классе про царя всякие гадости говорит.

Коля прекрасно помнит, что про царя говорил не Мухомор, а Самоха, но теперь он нарочно свалил это на Мухомора, так как именно он, Мухомор, а не Самоха, являлся его соперником в борьбе за первое место в классе.

— Да? Какие же гадости говорит Мухомор про царя? — нахмурясь, спросил Швабра. — Расскажи, расскажи.

Коля замялся:

— Да он говорил, будто царь совсем не думает о народе, а только балы устраивает, что он курносый, и всякую другую гадость говорил он о царе. Говорил, будто царь только и знает, что казнит революционеров, что в Петропавловской крепости людей до конца жизни в глубоких подвалах держат.

— А еще что? — насторожились и Швабра, и Колин папа.

— Больше ничего. Я…

Вдруг в прихожей раздался звонок.

— Ага, партнеры! — обрадовался Швабра. — Прекрасно, прекрасно. «А в ненастные дни собирались они часто…» Помните это место у Пушкина? Прекрасно писал Пушкин. Хотя тоже был из вольнодумцев…

Недаром государь нередко грозил ему пальцем и говорил: «Пушкин, не забывай, что ты…» Государь не договаривал, а Пушкин очень обижался. Он догадывался, что государь намекает ему на родство с арапом Петра Великого, а для него это был нож острый. Даже хуже.

Поболтав еще о том о другом, Швабра, Колин папа и подоспевшие к тому времени гости уселись за карты. И за картами Швабра был весел, как никогда, все время пощелкивал пальцами и старался говорить рифмами. Выходило плоско, неостроумно, но Коля, стоя за его спиной, каждый раз разражался громким хохотом и бежал к маме передавать Швабрины прибаутки.

— Мама, знаешь, папа сказал: «Пики», а Афиноген Егорович в ответ: «Хоть картишки у вас и пики, но козыришки невелики». Ха-ха! Правда, ловко?

— Отстань, — говорила мама, — ты мне надоел. Ничего тут остроумного нет.

— Но ведь ты же сама восторгалась стихами Афиногена Егоровича.

— Нисколько не восторгалась. Ты, Коля, не понимаешь приличий. Раз человек читает стихи — надо сделать вид, что тебе они очень нравятся. Это простой акт вежливости. Так принято в хорошем обществе. А вообще ты не вертись в гостиной, иди к себе и учи уроки.

— Я уже выучил. Я пойду на кухню играть с Варей в карты.

— Ну, это ты оставь. Во-первых, Варя занята, она готовит стол к чаю, а во-вторых, что это за манера играть в карты с прислугой?

— Но если мне скучно?

— Почитай что-нибудь…

— Фу, надоело читать.

И пошел Коля слоняться без дела по комнатам…

Иначе отнесся к подброшенной записочке Самоха. Прочитав ее, он рассердился.

«Как? — подумал он. — Среди нас предатель?» Стал перебирать всех по очереди.

— Медведев? Нет. Коряга? Нет. Мухомор? Нет. Но кто же?

Самоха собрал всех и, показав записку, резко спросил:

— Кто?

Друзья удивились не меньше его.

— По-моему, никто, — спокойно сказал Мухомор. — Мы, по всей вероятности, говорили, а нас подслушали. Вот и все. А подслушал, должно быть, Лобанов.

— А черт его знает, Лобанов или не Лобанов, — сказал Коряга. — Не пойман — не вор. Во всяком случае, досадно, что секрет наш открыт.

— Видишь, Мухомор, — сказал Самоха, — теперь раз Амоське все известно, теперь хочешь не хочешь, а с места первого ученика его спихнуть надо. Надо, а то Амоська и Швабра вовсе нос задерут, вовсе житья от них не станет. Теперь все дело за тобой. Гляди в оба. Особенно по-гречески долби назубок, чтоб Амоська тебя обогнать не мог. А мы тебе уж вот как помогать будем. И старшеклассников попросим для тебя переводы делать и с греческого на русский, и с русского на греческий, и задачи решать, и сочинения писать. И шпаргалки тебе передавать будем, и подсказывать — и все, что хочешь. А Амоську мы нарочно сбивать станем, неверно подсказывать, условия в задачах путать, и дразнить, и мешать, когда он отвечает, и учебники у него воровать будем. Во! Зададим ему жару.

— Не хочу я так, — покачал головой Мухомор. — Я сам, без вашей помощи, обгоню Амосова. Без всякого жульничества. Да мне его и обгонять нечего, я и так лучше его все знаю. А толку что? Все равно меня первым не сделают.

— Во, опять на попятную, — надулся Самохин. — Ты же обещал. Трусишь, что ли?

— Да я не отказываюсь. Только я по-честному. Это Амоська, свинья, на всякие гадости способен. А я так не хочу.

— Ну, ладно, только ты нам не мешай.

— Он и так лицом в грязь не ударит, — уверенно сказал Коряга. — А за Амоськой будем следить. Если его опять сделают первым учеником только за то, что он Швабрин любимчик, мы такой тарарам подымем, что гимназия ахнет. Согласны?