— Ладно. Если мама позволит.
— Позволит! — Мишка подскочил от радости и, набирая скорость, скрылся за углом…
Ну и сыграли же они, когда начались танцы в фойе. Самые отчаянные танцоры сорвались с мест, едва оркестр заиграл краковяк. Его сменила стремительная наурская. А когда поплыли задумчивые звуки вальса «На сопках Маньчжурии» — у стен никого не осталось, танцевали все.
Обычно строгий, Трофимов был неузнаваем. Уж теперь-то его глаза не казались усталыми и сонными. То возьмет у Абдула его тенор, то у Ивана — баритон, то у Сеньки — альтушку. Он подмигивал ребятам, подбадривал. Даже сейчас продолжал их учить. Учил играть, учил держаться молодцом, не показывать виду, что тебе порой совсем нелегкой непросто.
Около одиннадцати, когда стали расходиться, оркестр так грянул «Колонный марш», что дрогнули стекла…
— Ну, теперь я за демонстрацию спокоен, — сказал им дядя Гриша. — Спасибо. Показали товар лицом.
А Трофимов каждому из оркестрантов, прощаясь, пожал руку:
— Молодцом, ребята. Кое-что у нас получилось. Чуточку, правда, но получилось. Выспитесь хорошенько. А завтра к восьми утра чтоб все, как штыки, тут были…
Ноябрьский ветер продувал насквозь. С неба срывались редкие снежинки. Мальчишки, поблескивая трубами, разбежались в разные стороны.
Дорого обошелся Васе кулацкий «подарок». Четыре месяца лежит он в больнице. В октябре хотел было уже выписаться, но снова где-то в глубине началось воспаление. Пришлось делать операцию: вскрывать источник нагноения у самой кости.
Олег регулярно, два раза в шестидневку, видел его. И вдруг стоп! Васю перевели в послеоперационную палату на втором этаже, куда ни передач, ни записок почему-то не принимали.
Выведав у нянечки, где окна послеоперационной, Олег забрался на раскидистую тютину, сбросившую уже почти всю свою пышную листву, умостился поудобней в развилке… и, без всякого разрешения скакнув через окно, на белой стене палаты заплясал веселый солнечный зайчик: точка, два тире… точка, тире… три точки… точка, тире, точка, тире и опять то же самое — Вася! Вася! Вася!.. Не может же Вася, который сам научил Олега в лагере азбуке Морзе, не заметить этих сигналов.
Спустя пару минут в окно высунулась чья-то голова:
— Эй, парень! Вася говорит: пусть пишет дальше!
И Олег писал солнечным лучом приветы от товарищей, самые важные новости на заводе и в отряде, просил совета.
Подождав минут пятнадцать, он получил ответное послание Васи, написанное на бумажке корявым, торопливым почерком.
Через две недели Яшнова снова перевели вниз. За эти месяца Олег перетаскал ему из районной библиотеки десятка три книг и журналов. Воспользовавшись вынужденным бездельем, Вася наверстывал упущенное. Казалось, его интересовало все. Олег приносил ему и работы Ленина, и статьи по слесарному и токарному делу, и стенографический отчет о работе девятого съезда комсомола, и учебники, и художественную литературу.
Ну, а раз книга попадала Олегу в руки, не мог же он просто так вернуть ее в библиотеку, не раскрыв, не попытавшись понять главное: о чем она? Иной раз так зачитается, что и на уроки времени почти не остается. Приходилось уплотняться, поворачиваться поживее, а спать поменьше.
Встречаясь с Олегом, Вася каждый раз старался ввернуть пару вопросов по Программе и Уставу комсомола, о международных делах и положении в стране. Стыдил:
— Газеты читаешь нерегулярно… Как это — времени не хватает?! Должно хватать!.. Владимир Ильич, небось, побольше твоего занят был, а каждое утро просматривал все газеты. Он так и называл их: «утренний хлеб»!..
* * *
Олег со дня на день ожидал, что Вася выпишется из больницы и появится на пионерской базе. И все-таки его приход был неожиданным.
— Вася! Вася пришел! — сообщили Олегу ребята еще в вестибюле школы.
Вася, худой, скуластый, белозубый, с аккуратно зачесанными на косой пробор смоляными волосами, в выглаженной защитной гимнастерке с отложным воротником, перехваченной широким ремнем, с портупеей через плечо, блестя озорными цыганскими глазами, стоял в толпе ребят. Отвечал на вопросы, спрашивал, смеялся, шутил.
Они еле протиснулись в середину круга. Вася подмигнул Олегу, поздоровался с ним и Иваном. Глянул на улыбающегося Явора и вдруг отступил назад:
— Семен! За что тебя исключили из пионеров?
Сенька удивленно приподнял плечи:
— С чего ты взял, Вася? Никто меня не исключал!
Читать дальше