Олег Зобнин - Неразлучные друзья

Теперь, конечно, всё пропало. Генка стоял перед бабушкой, виновато опустив голову; она ему что-то говорила. Вдруг Генка подпрыгнул, поцеловал Леонтьевну, махнул нам рукой и побежал в дом. Одно мгновение — и он стоял перед нами.

— Отпустила! Сама отпустила! — едва переводя дух, крикнул Генка. — Пошли!

Теперь мы были настоящие охотники. Генка явился налегке. Он достал из кармана рогатку, прицелился в пустой фанерный ящик, который валялся у забора, и выстрелил. Эффект был самый неожиданный: «пуля» угрожающе просвистела и навылет пробила толстую, трёхмиллиметровую фанеру.

Генка дал стрельнуть из рогатки и мне, — на ящике появилась ещё одна дырка. Признаюсь, такого грозного оружия я никогда не держал в руках.

— Ну, пошли! — сказал Генка.

— Пошли! — ответил я, и мы тронулись в путь.

Не скрою, в эту минуту я чувствовал себя самым счастливым человеком.

Мы боялись кого-нибудь встретить из ребят и тихонько пробирались огородами. Но, кроме Генкиной бабушки, которая в это время выгоняла со двора уток, нас никто не видел.

Миновав огороды, Генка взял курс на «поросячье море» — так у нас называли озерцо на окраине посёлка. По дороге Генка открыл нам тайну, о которой мы даже и не догадывались: оказывается, на «поросячьем море» пропасть диких уток!

— Смотри, следы! — Генка показал на илистые берега, сплошь усеянные следами утиных лапок. — На вечерней тяге прилетают, а как рассвет — сразу на крыло.

Генка достал из кармана две волосяные петли и, войдя по колена в воду, привязал их к колышкам.

— Поплывёт утка — и в силок! — пояснил он.

Вскоре мы вошли в лес.

На ветру, припадая друг к другу густыми макушками, шумели сосны. Иногда они замирали, словно проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь, но тут же, вздрогнув под порывом ветра, снова начинали свой таинственный, непонятный разговор. Внизу по кустарникам тревожно попискивали синицы.

Тысячу раз проходил я по этим местам и никогда не боялся. А сейчас я охотник и поэтому из-под каждого куста ожидал зверя. Моя рука крепко сжимала лук.

Серёжка, видать, тоже побаивался и, оглядываясь по сторонам, старался не отставать. Генка, держа наготове рогатку, шёл впереди. Вдруг он спрятался за кустом и махнул нам рукой. Мы легли и по-пластунски добрались до него.

Перед нами на обломленной бурей сосне сидела огромная серая с коричневым отливом птица. Она что-то рвала из-под когтей крючковатым клювом и водила головой по сторонам.

Генка натянул рогатку.

— Что ты делаешь? Это орёл! — прошептал Серёжка. — Тюкнет по голове — и капут.

— Тогда давай окружать! — предложил Генка. — Все сразу стрельнём — он и не пикнет.

Способ верный! Но пока мы подкрадывались, «орёл» услышал нашу возню, взлетел и закричал: «Кей! Кей! Кей!»

Генка с гиканьем выскочил из кустов, стрельнул ему вдогонку. Конечно, он промахнулся. Я тоже не вытерпел и загубил лучшую стрелу со стальным наконечником.

— Эх, и чудаки мы! — сказал Серёжка, выйдя из-за кучи хвороста. — Это же коршун! Я сразу по крыльям узнал.

Мы не стали спорить и пошли дальше. На повороте дороги Генка предостерегающе поднял руку: в пяти метрах от нас под ёлкой теснились какие-то тощие серые щенки.

И в тот же миг позади неистово завопил Серёжка:

— Волк, ребята, волк! Спасайтесь!

Мы с Генкой мигом взлетели на сосну. Едва наши ноги оторвались от земли, как на дорогу выбежала крупная серая волчица с клочками невылинявшей шерсти на боках и увела волчат. У меня по спине пробежали мурашки.

Мы были на краю гибели. Наш спаситель Серёжка сидел на этой же сосне, тремя метрами выше. Беднягу страх загнал гораздо выше, чем требовалось для спасения его жизни.

Никто не знает, сколько мы просидели на этом дереве. Может, час, а может, два… Волчица не показывалась. У меня отчаянно заныли ноги и забурлило в животе.

Всё, что было в наших карманах съестного — Генкина горбушка хлеба и случайно затерявшиеся у меня два кусочка сахара, — было уничтожено. Теперь все надежды и помыслы были обращены к Серёжкиному мешку, который преспокойно валялся под деревом. О том, что этот мешок можно взять, нечего было и думать: волчица наверняка сидит где-нибудь поблизости и только того и ждёт, когда мы слезем.