Наталья Парыгина - Я вернусь! Неудачные каникулы

Медицинский. Вхожу в палату в белом халате и в шапочке. Белый халат, пожалуй, сделает меня солиднее и привлекательнее. «Ах, доктор, что-то с сердцем…» — «Сейчас послушаем…» Как называется эта штука? Кажется, фонендоскоп. «Разденьтесь, больная…» Больная смотрит на меня насмешливо. Больная вздыхает. Больная мне не верит. Надо стать лысым, чтобы тебе поверили. «Эти капли прописал мне старый, опытный врач…» Моя мама согласна выпить что угодно, лишь бы врач был старый. А молодой, будь он хоть гений, её не устраивает. Но я не хочу лысеть. Абсолютно не спешу лысеть. Можете лечиться у старцев — дело ваше. Я совсем не жажду возиться с вашими испорченными сердцами и печёнками. Ленка Зубарева спит и видит себя врачом. Костя Сизов собирается совершить чудеса в хирургии. Отлично. Григорий Кузин не будет вашим конкурентом. Григорий Кузин будет…

Пока моя шкатулка полна ещё доверху. Я могу стать хирургом. Агрономом. Лётчиком. Экскаваторщиком. Поэтом. Я могу… Я только не могу стать одновременно водолазом, лётчиком и хирургом. Придётся оставить в шкатулке один-единственный фантик. А остальные безжалостно выкинуть и пусть летят по свету, пока их не схватит кто-нибудь другой.

Поезд всё стучит колёсами, всё летит вперёд через зелёные просторы, и от этого ли бодрого стука колёс, или от быстроты движения, или от чего-то ещё я чувствую себя счастливым и сильным. Никогда ещё со мной такого не было. Стоит в пустом вагонном коридоре у окна этакий Микула Селянинович. Скажи ему сейчас: надо срыть вон ту гору, чтобы взять на дне её клад, — и сроет. Одной лопатой. Или голыми руками. Спроси: может ли он бежать быстрее поезда — ответит, не задумавшись: «Могу». И побежит. Всё я могу. Что вы от меня хотите, люди? «Я подвиг силы беспримерной…»

Мягкий звук отодвигаемой двери прозаически нарушил мои исполинские побуждения, и я из Микулы Селяниновича моментально превратился в Гарика Кузина. Чёрт побери! Скрипнула дверь, и ты уже не богатырь…

Я не обернулся, чтобы посмотреть, кто это так некстати вышел из купе. Витька скорей всего. Сейчас пристанет с разговорами. Мне не хотелось разговаривать.

Некоторые ребята у нас решили отдаться на волю судьбы. «Для стройки хватит и тройки…» Тройки меня тоже не всегда обходят, но полагаться на судьбу я не собираюсь. Кто она такая, эта судьба? Не та ли костлявая старуха с мешком за спиной, которой мама пугала меня, когда я в детстве не хотел спать? Наверно, она и есть. Маленьких собирает в свой мешок, а тех, кто постарше, связывает верёвкой и ведёт куда захочет. Нет, дудки! Я не слепой, и судьба не годится мне в поводыри. Лучше я потащу её за собой, как бодливую корову.

Потащишь. Прекрасно. Но куда? Вот вопрос.

Нет, кажется, это не Витька. Я слегка повернул голову, увидел щёку с пробившейся за ночь щетиной бороды, розоватое ухо и рыжие волосы. Вольфрам. Наш начальник отряда просил называть его просто по имени. Кажется, ничего парень.

Мы стоим и молчим минуту, или пять, или десять, а поезд всё несётся вперёд по старой стальной дороге, извилистая речка течёт рядом с поездом, ивы никнут к воде, и большие глянцевые листья кувшинок распластались на тихих плёсах. На всхолмлённых полях ярко зеленеют всходы, две сосны, обнявшись ветвями, промелькнули за окном.

— Люблю дороги, — говорит Вольфрам. — Люблю движение. На поездах, на самолётах, на машине, на оленях, на собаках, на своих двоих… Отличная штука — чувствовать себя в пути!

— Здорово, — соглашаюсь я.

А может, эта костлявая старуха Судьба всё-таки существует? Может, она и не костлявая, и не старуха? С чего я взял? Возможно, что она довольно привлекательная особа… Вольфрам стоял в школьном коридоре и выглядывал рослого крепкого парня. И первым выбежал я. Если бы Вольфрам наткнулся на Костю Чернова из восьмого «А», меня сейчас бы не было здесь в поезде.

Вольфрам пристально смотрит в окно. Холмистые поля в свежей зелени хлебов проносятся мимо. Небольшая рощица мелькнула и отстала. Золотой диск солнца медленно выкатывается по невидимой голубой тропинке всё выше и выше. О чём думает Вольфрам? О той женщине, которая его провожала?

— Вольфрам, кто это тебя провожал?

— Жена, — коротко отзывается Вольфрам, по-прежнему глядя в окно.

— Я так и подумал. Будет ждать.

— Она через два дня вылетает в Якутию, — говорит Вольфрам.

— Тоже геолог?

— Нет. Педагог. К родным в гости.

Вот как. Значит, она якутка.

— Отец у неё русский, — говорит Вольфрам. — Из семьи политических ссыльных. А мать якутка.