Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

Такая странная боль пронзила Бывшего Булку. Это плакали о нём, было страшно и радостно. Плакали тихо, без афиш. Чтобы никто не слыхал. «Моя дочка-то!» — подумал он, глядя на вздрагивающую Лидину спину.

Сперва он собирался немножко её пощекотать по тонким и таким знакомым рёбрышкам, потом решил осторожно погладить. Но не сделал ни того, ни другого. Лишь присел рядом.

На секунду Лида замерла, всхлипнула ещё раз в подушку и подняла голову. Она, конечно, знала, кто сидит рядом.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Бывший Булка собирался пошутить: каким, мол, хорошим бегемотом может стать зарёванная девица. Но ничего не сказал.

Лида протянула руку и взяла его жёсткий толстый палец. «Надо же, какая девчонка!» — подумал он. Душа была уже на пределе.

Бывший Булка выжал из себя улыбку, подморгнул. Так подмаргивали на танцах в начале шестидесятых годов. Лида медленно улыбнулась, потом спросила:

— А мама где?

— Голова у неё… Уснула.

— Ну и пусть!

И он ничего ей не ответил.

— Але! Можно Филиппову?

— Не «Але, можно Филиппову», а «Здравствуйте, попросите, пожалуйста, Филиппову».

— Это ты, мам. А я не узнала. Нам папа звонил.

— Да…

— Спросил, мы придём или нет. Я сказала: придём.

Молчание.

— Лида! Надо было бы посоветоваться со мной.

— Мам, как я могла посоветоваться, если он звонил!

Хотела ещё добавить: «Ты соображаешь?» Но не добавила, конечно. Однако и того, что она сказала (главное же, голоса), было достаточно.

— Оставь, пожалуйста, Лида, свою резкость.

Она ничего не ответила, сердце ныло.

— Ну что ты молчишь? — сказала мама мягко.

— Потому что в субботу не были и сейчас пропускаем, да?

— Ты же знаешь, он сам просил…

— А мы и рады!

— Мне сейчас не очень удобно разговаривать…

— Хм!

— Перестань-ка, пожалуйста! И подумай лучше о том, что касается лично тебя.

«Меня?..» Лида озадаченно нахмурила брови.

— Ну, до вечера, дочка. Я сегодня немного задержусь. Приду, — она что-то сказала людям по ту сторону трубки, — приду часов около восьми…

Заложив руки за спину, она стояла посреди большой комнаты. Такая странная, несвойственная ей поза… Батянькина.

Она теперь многое невольно делала, как он.

…Возьмёт какой-нибудь чертёж… У него стола своего нет — считается, зачем ему стол, если он рабочий. Так он на столик для домино чертёж положит, какими-нибудь четырьмя штуками придавит по углам (чаще всего доминошными фишками), руки заложит за спину и стоит.

Чертёж, конечно, не сказать, что чистый. Всё-таки с завода. Поэтому и пыль въелась, и масло, и обтрёпанный. Мама: «Николай, ну что ж ты грязь — и на столе. Здесь Лида, я. Сам здесь полжизни проводишь, перед своим телевизором». А он: «Маринчик! Подожди!.. Кинься в меня карандашиком… Да любой давай». И опять стоит. Она: «Изобретатель!»

Теперь вот Лида стояла так же. Только смотрела она не на чертёж (откуда у неё чертежи?), а просто в пол, на уложенный ровной светло-коричневой ёлочкой паркет.

С тех событий, которые были описаны в главе четвёртой и пятой, прошло две недели.

Восемь дней назад батяньку положили в больницу…

С Севкой она не разговаривала ни разу.

Да, с Севкой ни разу. Вернее, как? Он ей звонил несколько раз (на самом деле Лида точно знала, сколько именно, просто не хотелось об этом думать — признаваться). А Лида звонок за звонком твёрдо его отшивала или, как теперь говорят, «посылала».

Но главный позор заключался в том, что Лида сама звонила ему. Наберёт номер и молчит. А Севка — то ли чует, то ли из любопытства, но трубку не вешает. Помолчат-помолчат, потом Севка: «Я ведь знаю, что мужчина на такое не способен. Значит, делаем безошибочный вывод — девчонка! Попробуем проанализировать…» Думаешь: ну сейчас-то я узнаю всю правду.

Севка, конечно, не такой дурак: засмеётся и молчит. Но неужели Лида звонит ему, чтобы что-то там выведать?.. Что там выведывать — какая ерунда! Плоховато без Севки, вот в чём дело. И на всех других мальчишек она фыркает, как и фыркала, будто с Севкой не ругалась. И Севка об этом никогда не узнает, даже когда они помирятся… Только с каждым разом это всё трудней и трудней — помириться. Один раз Севка говорит: