Людмила Матвеева - Шесть тетрадок

Блондинка и брюнетка рыдали от смеха.

— Не могу! — кричала брюнетка.

— Умру! — приговаривала блондинка.

А Милочка, строгая и неприступная Милочка-Матрёшка, которая и улыбалась редко, заливисто смеялась, закинув голову и хватала себя за живот.

— Под страхом смерти! — крикнула Милочка. — Спасайте женщину!

И снова они хохотали.

Мишка растерянно переводил глаза с одного на другого. И в это время открылась страшная маленькая дверь, выглянуло озабоченное лицо женщины, два клочка бумаги были пришпилены к её волосам.

— С ума сошли? — спросила она. — У меня от ваших воплей проявитель скисает. Что случилось?

— Вы живая? — обрадованно бросился к ней Мишка.

— Наполовину, — серьёзно ответила она. — Столько дел, просто пережить невозможно. А что?

Она уставила на него свои замороченные глаза.

— Там написано «не входить», — забормотал Мишка. — А вы вошли. И я думал…

— Милый ты мой! — Женщина обняла Мишкину голову. — Беспокоился.

Все перестали смеяться. Тихоталь отдувался:

— Ох, нет сил. Ну, историк. Уморил редакцию. — Он снова закутал голову шарфом и закричал в телефон: — Тринадцатая? Давай отчёт! Собрание! Совещание!

Женщина с листочками отпустила Мишкину голову и сказала:

— Фотолаборатория там, за дверью. И больше ничего. Никакой опасности.

— А смертельный плакат зачем? — спросил Мишка.

— Да они же иначе не понимают. — Она показала на всех. — Будут дверь открывать, засветят плёнки. Фотолаборатория. Понимаешь? Это я написала им для памяти. — Она кивнула на череп. — И нарисовала сама. Страшный, правда? Фотолаборатория — самое главное место в редакции. Вырастешь, поступай работать фотокорреспондентом.

— Нет, — сказал Мишка тихо. — Я хочу, как Мельниченко.

— Дело твоё, — сказала она и ушла в свою фотолабораторию.

Брюнетка крикнула вслед:

— Ольга Сергеевна, не забудьте мне снимок — новый вагон метро. Мельниченко велел!

— Я никогда ничего не забываю, — ответила Ольга Сергеевна и приколола к рукаву новую бумажку.

— А где Мельниченко? — спросила Милочка.

— Я здесь, — ответил голос из-за шкафа.

Мишка пошёл к шкафу. Он увидел Мельниченко, который почему-то надевал ботинок. Рядом стояли большие резиновые сапоги с отворотами. На гвозде висела брезентовая спецовка, вымазанная засохшей глиной.

— Мишка, ты что? Мы давно не виделись с тобой.

Мельниченко кончил зашнуровывать ботинок и теперь стоял рядом с Мишкой. Его голова возвышалась над шкафом. Какой он высокий, Мельниченко. Высокий человек Мельниченко, и шаги у него большие, как у всех высоких. И плечи широкие, особенно если на них натянуть метростроевскую куртку, в ней любой человек выглядит богатырём. Потому что эта куртка не какая-нибудь, а метростроевская. И тут наконец Мишка всё-всё понял. Ну конечно, это был Мельниченко! И в первый раз — Мельниченко, и во второй — Мельниченко. И каждый раз Мишка гонялся за Мельниченко!

— Мишка, что ты сегодня какой-то ошарашенный? Пойдём в буфет сосиски есть. Пошли, пошли.

Он пошёл вверх по узкой лестнице. Мишка шёл сзади.

— Вы спецовку надеваете, когда идёте в шахту?

— Конечно. Там без спецовки никак нельзя, последний костюм угробишь. Хотя уже совсем скоро никакая спецовка будет в метро не нужна. Почти всё готово. Ты чего смеёшься? Ну что ты?

А Мишка хохочет и не может остановиться. Как он мчался за своим другом и кричал: «Дядя! Дядя! Постойте! Подождите!»

И никак не мог догадаться, кто этот дядя.

Они сидят за столиком. Мельниченко подвинул Мишке белую баночку с горчицей. Мишка затряс головой:

— Нет, я горчицу не ем. Горькая.

— Забыл, дети горчицу не любят. Доедай сосиски. Лимонаду хочешь? У меня денег много, я утром получку получил.

Мишка пьёт лимонад, иголочками колет в горле, пузырьки взбегают по стенке стакана.

Катя в третий раз подогревает чайник, а отец всё не приходит с работы. Вдруг на шахте какая-нибудь беда? Лучше об этом не думать. Мало ли почему человек задерживается на работе? Может, собрание. Или поговорить с кем-нибудь захотел. Что же ему, и поговорить нельзя?

Шаги за окном. Отец! Нет, шаги прошлёпали по весенней луже и затихли. Опять шаги? Нет, это не шаги, это ветки старого дерева стучат по раме.

Катя снова ставит чайник на керосинку.

Керосинка стоит в углу на табуретке. За слюдяным окошечком жёлтый огонь. Маленькое слюдяное окошечко, как в доме, про который рассказывал старый историк. Древние дома на Красносельской, слюдяные окна у богатых людей.