Людмила Матвеева - Шесть тетрадок

— Кондукторская? Самая настоящая? — спрашиваю я.

— Нет. — Мишка машет рукой. — Бабушка ходила на бал в этих перчатках. Они до самого локтя, разве у кондукторов такие бывают? — Мишка и сам понимает, что настоящие кондукторские лучше. — Мазурку танцевала. И этот, падепатинер.

Мишка выговаривает это слово совершенно просто. Всё-таки он очень умный, Мишка.

— Можно страусиное перо подержать?

— Возьми. Только сиди тихо. Кому сказано? Я нашёл исторический документ.

Ну и что? Исторический.

Перо лёгкое, шелковистое, оно нисколько не весит. Дую на него, и оно колышется, как дым.

— Слушай! Их буржуйская дума думала, думала и придумала. — Мишка читает старую газету с тусклыми буквами: — «Господину Балинскому в его домогательствах отказать».

Я не знаю, что такое «домогательства», но когда человеку отказывают, его жалко. А тут ещё Мишка расстраивается, я же вижу, что расстраивается.

— Отказать? — переспрашиваю я.

— Отказать! — возмущается Мишка. — А почему? Слушай. «По своей фантастичности проект метрополитена в городе Москве равен только прорытию Панамского канала». Насмехаются. Слушай дальше: «От его речей несло соблазном, как истинный демон, он обещал Москву опустить на дно морское и поднять за облака». Просто хулиганство. Он им предлагает для города, а они хихикают.

— Мишка, — говорю я, — не переживай.

Я хочу утешить Мишку. А он не обращает на меня внимания. Если бы они тогда построили метро, то мы бы родились, а метро уже построено. Мы бы пропустили самое интересное.

Я говорю это Мишке, а он отвечает:

— Ты не понимаешь. Ты ещё не учишься в школе.

Это уже нечестно. Но я ничего не говорю. Мишка что-то пишет в толстой клеёнчатой тетради. Если бы он писал по-печатному, я бы прочла. По-печатному я уже умею читать, а по-письменному нет.

Развинчиваю перламутровый бинокль. Он пахнет духами. Примеряю длинную перчатку. Ну и что, что я не хожу в школу? Мы в детском саду разучиваем хорошие песни. Про красную кавалерию.

Я машу на себя веером, тихая душистая прохлада обдувает лицо.

Вдруг Мишка говорит:

— Удивительно. Кто тебя научил обмахиваться веером? Откуда у нормального советского ребёнка старорежимные замашки?

Я бросаю веер на пол.

— Не обижайся, — говорит Мишка.

И я не обижаюсь.

У Николая Трифоновича сегодня выходной. Они с Катей идут в гости в метростроевское общежитие.

— Папка, давай пойдём пешком, — говорит Катюша. — Нам торопиться некуда, ещё утро.

— Пошли пешком. До Моховой не так уж далеко.

Блестят мокрые булыжники, дождь перестал, на чёрных ветках липы висят блестящие капли.

— Смотри, папка, булыжники фиолетовые.

— Выдумываешь. Серые. Когда метро пустим, сяду где-нибудь на солнышке и буду сидеть целую неделю. По солнцу в шахте скучаю.

— И я с тобой. Ладно? Сядем с тобой на солнышке и будем сидеть целую неделю.

На двух высоких неструганых рейках лозунг:

«Ежедневно вынимать девять тысяч кубометров грунта и укладывать четыре тысячи кубометров бетона!»

Отец кивает на лозунг:

— Вот, видишь: девять и четыре. Для тебя и для других просто цифры. А нам это задача. Не из лёгких, между прочим.

— Рассказывай. — Катюша дёргает отца за руку. — Давно ты ничего не рассказывал. Мы уже историей почти две тетради исписали. Дольше всех Мишка приносит. Он в старой газете материал нашёл. Мишка молодец. У него на шапке буква «М».

— Мишка? — переспрашивает отец. — Это который фиги показывает?

— Мишка? Нет, папка, ты перепутал. Он никогда себе этого не позволит. Он молодец, Мишка.

Катя замолкает, смотрит на воробья: сел на голую ветку и покачивается — то хвост выше, то голова выше. Равновесие старается удержать. Отец молчит.

— Рассказывай, папка.

— Приходят новички на шахту, берут в руки молоток. Думают, простое дело: тарахти молотком, порода сама отколется. Но не так всё просто. Породу надо чувствовать. Когда твёрдый известняк, за смену одного метра не пройдёшь. А лозунг в голове — девять тысяч кубометров грунта, четыре тысячи кубометров бетона. Девять и четыре. В этих девяти, что ни говори, и мои кубики есть.

Подъехал извозчик: крытая пролётка со скамеечкой на двоих, а сам впереди сидит, пальто ватное, целый день на ветру, и лицо красное.

— Садитесь, подвезу! Барышня, наверное, устала!