Николай Чуковский - Домик на реке

Он еще строже нахмурился и сказал:

— Ну, идемте.

— Послушайте… — начал было Коля. — Вон там в чуланчике…

Однако не кончил, потому что Архипов не слушал его. Приподняв голову, Архипов рассматривал следы пуль на стене. Лицо его стало торжественным и суровым. Внезапно он поднял руку и снял с головы шапку.

— Да, — сказал он тихим, дрогнувшим голосом, совсем не так, как только что говорил с мальчиками, — это то самое место…

Он, казалось, забыл о том, ради чего пришел сюда, и стоял посреди комнаты, разглядывая углы и стены. Коля подождал немного, потом тихо спросил:

— А кто тут жил?

— Лоцман, — ответил Архипов, не глядя на него. — Переводил пароходы через перекат. Лоцман Козиков. В старые времена богатый был человек, пароходы свои имел. У него был самый большой пароход на реке — «Минерва».

— «Иван Мичурин»?

Архипов кивнул.

— В революцию пароходы у него отобрали. Он где-то пропадал, вернулся, женился на вдове лоцмана, поселился на острове и сам стал лоцманом. Потом овдовел. Хорошо реку знал! — Внезапно спохватясь, он прибавил: — Ну, хватит. Идемте, пожалуйста.

— Конечно, надо идти, — сказал Коля. — Но там в чулане… Нельзя же оставить ее совсем одну!..

Архипов сначала нахмурился, недовольный тем, что Коля ему возражает и не сразу идет к дверям. Но внезапно лицо его изменилось.

— В чулане? — воскликнул он в страшном волнении, пораженный догадкой. — Она вернулась?

Коля кивнул головой.

Архипов выпустил из рук багор и кинулся к чулану.

— Тише! — сказал Коля испуганно. — Она больна.

Архипов замер.

— Больна? — переспросил он шепотом. — Очень больна?

— Очень. У нее сильный жар. Иногда она ясно говорит, а иногда путается.

— Но она помнит?

— Помнит? — удивился Коля. — Что помнит?

— Как ждет ее Виталий Макарыч! Как он ее ждет!

— Это ее ждет Виталий Макарыч? Почему он ждет ее?.. Тише, она испугается!

Архипов осторожно приоткрыл дверцу чулана и заглянул в щелку. Сдерживая дыхание, он долго вглядывался, стараясь разглядеть в сумраке лежащую на сундуке девочку.

— Спит, — произнес он наконец шепотом.

Он тихо отворил дверцу и, ступая на носках, чтобы не шуметь, вошел в чулан.

Долго молча стоял он над девочкой, разглядывая ее бледное лицо.

— Как она изменилась! — тихо сказал он.

Через протоку Коля переправился на челноке. Весел не было — они безвозвратно погибли при столкновении с «Иваном Мичуриным», — но Архипов отдал Коле свой багор. Коля стоял посреди челнока, погружал багор в воду то справа, то слева и отталкивался. Протока была неглубока, багор всюду доставал до дна.

Вытащив челнок на берег, он бросил багор и побежал в деревню. Всю дорогу до деревни он бежал и потом бегом носился по дворам, разыскивая председателя колхоза. Председателя он нашел на току возле молотилки, белесого и поседевшего от пыли. Молотилка так гремела и стучала, что ни одного слова не было слышно, и Коля потратил немало труда, знаками убеждая председателя отойти в сторону, где не так шумно. Но, поняв наконец, что Настя заболела на острове и что с ней Архипов и Степочка, председатель очень взволновался: он хорошо знал и Настю и Архипова. Немедленно на остров в лодках были отправлены люди, а он сам пошел звонить в город по телефону.

Коля спросил у него, как поскорее добраться до города. Оказалось, что туда сейчас направляется колхозная грузовая машина, груженная морковью. На куче моркови в кузове сидели две девушки. Машина уже тронулась, когда Коля добежал до нее, и девушки, протянув ему руки, на ходу втащили его в кузов. Машина неторопливо потащилась, наполняя звоном и скрежетом леса, окружавшие шоссе. Девушки спокойно разглядывали Колю от макушки до пяток. Одна была босая, другая — в ботинках и полосатых шерстяных чулках, обе с кирпичными от загара лицами, с белыми крепкими зубами; хруст морковок у них на зубах был слышен сквозь грохот машины.

— Ты ешь, — сказала Коле босая девушка.

— А можно? — спросил Коля.

Ему очень хотелось есть.

— Отчего же нельзя!

Коля взял морковку, очистил ее от земли и стал жевать. Морковка оказалась сладкая, сочная. Шоссе ползло вверх по пологому склону большого холма. Машина на подъеме гремела так, что, казалось, вот-вот взорвется. Склоны холма были изрыты окопами, дзотами, землянками, завалены колючей проволокой и противотанковыми надолбами. Лес на холме был начисто сметен артиллерией, от него остались только пни да колья; холм лысым бугром возвышался над окрестными лесами.