Елена Криштоф - Май, месяц перед экзаменами

— В нашем поселке живет Мария Ивановна Шагалова. Многие из вас знают, как она живет. Знают, например, что два раза «кукурузник», который вез ее к больным, терпел аварии. Была вынужденная посадка зимой, среди степи. Шагаловым везет на снег и ветер. Вот именно на тот самый, о котором другие поют, что он прямо в лицо… Наш Леня мог бы остаться и круглым сиротой, но там ждал другой ребенок… Совсем чужой ребенок.

В самом деле, Мария Ивановна Шагалова никогда не была начальником строительства, и смешно было бы так просто на полуслове прервать весь разговор только потому, что Антонов-старший и Шагалов оба строили завод и поселок. Анна Николаевна переводит дыхание:

— Может быть, кто-нибудь скажет: «Такая у нее работа. Что ей еще остается делать?» В шестнадцать лет она была разведчицей в партизанском лесу. Она отстаивала Советскую власть своей жизнью, но тоже, между прочим, не требует от нее особых благ в первую очередь.

Надо же! Ее все-таки занесло на эти слова. Гораздо удачнее они звучали в парткоме и профкоме завода, когда она ходила организовывать то самое общественное мнение против Антонова-старшего. Но ей совсем не хочется организовывать что-либо против Виктора.

Ей хочется сказать всему классу и этому мальчику, который сидит с таким напряженно безразличным видом:

— Очень просто любить Советскую власть, как дойную корову, только за то, что она тебе дает. А вот попробуйте…

— Вы проповедуете аскетизм? — перебивает ее Семинос. Он уже стоит за партой, и откинутое лицо его на первый взгляд просто задумчиво. Будто он прислушивается к дальним-дальним звукам или к каким-то приближающимся мыслям.

— Нет, всего-навсего некоторые принципы советской морали, — отвечает Анна Николаевна Семиносу голосом более усталым, чем ответила бы любому другому ученику.

— Но у нас, кажется, каждому по способностям?

— Однако не надо отталкивать локтем соседа, даже когда берешь свое.

В общем, они отлично понимают друг друга, Анна Николаевна и Семинос. Анне Николаевне, например, ясно, что Семиносу очень хотелось бы возразить: «А пусть не будет дураком тот сосед». И еще, во что бы то ни стало перевести разговор на те рельсы, на какие Анне Николаевне его переводить не хочется. Только вот зачем это надо Семиносу?

И правда, зачем это надо Семиносу?

Виктор, например, считает: Семинос тоже понял, что сказанное так или иначе имеет отношение к инженеру Антонову, и теперь заявляет о своей солидарности, — лучше бы он о ней не заявлял.

— Кроме шуток, — говорит Семинос, и никакой смех на этот раз его не душит. — Кроме шуток: Шагалову в те времена выпадал шанс на что-нибудь лучше вагончика или тут одна теория?

Семинос сидит очень близко от Виктора, не за одной партой — в следующем ряду, но очень близко: и так, что не захочешь, но все равно, глядя на доску, схватишь и его круглую голову, и плечи, тоже кругло обтянутые серой вязаной рубашкой. И на ногах у Семиноса мускулы, оказывается, круглые — что внизу, что вверху: круглые, упорные, сжатые для прыжка.

— Так светило ему что-нибудь, кроме вагончика, или не светило? — не унимается Семинос. — Это — принципиально.

— Не волнуйтесь, Семинос, светило, — говорит Анна Николаевна, причем худое лицо ее становится будто еще уже, огорчение теперь проглядывает на нем сквозь все другие настроения так откровенно — каждому видно.

«Нет, — думает Анна Николаевна, — нет, не потому что хотел выручить, защитить от меня товарища. Если бы хотел защитить от меня товарища… А это скорее подготовка почвы для своих будущих победных шествий. Он не сомневается, что состоятся победные шествия и что придется кого-то локтем…»

Надо сказать, Анна Николаевна очень близка к истине, когда именно так читает мысли Семиноса. А сам Семинос точно специально, чтоб утвердить ее в этих мыслях, продолжает прорываться:

— А я что-то не верю, чтоб каждый так, за здорово живешь, стал отказываться.

— Ах, Семинос, Семинос! — На этот раз в голосе Анны Николаевны нет старательной объективности. Веселое, а пожалуй, даже и злое сострадание слышится на этот раз в ее голосе. — Во-первых, мы ведь начали с положительного героя, который вот именно не каждый, а лучший…

Анна Николаевна делает шаг назад и стучит мелом по доске, напоминая… В самом деле, у всех уже вылетело из головы, что начали они с этих слабо проглядывающих, осыпающихся строчек на старой классной доске.

— А во-вторых, всегда найдется человек, который не даст другого — локтем. А что там — человек! Всегда найдутся люди…