Елена Криштоф - Май, месяц перед экзаменами

— …полюбопытствовали насчет задачек?

— Насчет задач, Антонов. Задачки вы, в конце концов, умеете решать. Я в этом убедилась.

Виктор ловит себя на том, что ему хочется дольше слушать насмешливый голос Анны Николаевны. Дольше стараться понять какой-то второй, ускользающий смысл ее слов. Виктору всегда нравилась манера Анны Николаевны бросать слова, как мяч на волейбольной площадке. Пасс. Еще пасс — удар! И при этом самое приятное то, что с тобой не балуются: той стороне так же важно выиграть, как тебе. Может быть, даже еще важней.

Но сегодня Анна Николаевна в каком-то не свойственном ей настроении, по крайней мере так кажется Виктору.

Виктор мог и даже должен был считать это настроение странным для своего классного, потому что он, например, ничего не знал о разговорах под грибком и других разговорах с Алексеем Михайловичем. О том, что Анна Николаевна разрешает себе быть чуть-чуть сентиментальной в подобных разговорах, хоть и не одобряет сентиментальности.

Но сейчас Виктору не до подробных анализов. Он только смотрит на Анну Николаевну, стараясь отгадать, что расстроило или растрогало их математичку, их дракона-живоглота, как он сам, впрочем безо всякого зла, скорее с восхищением, прозвал ее.

Неужели то, что почти в последний раз видит она их на своем уроке? Что еще недолгое время — и вообще перестанут они собираться все вместе, станут каждый по себе, без ее вмешательства и надзора?

А почему, собственно, это не может испортить настроения? Расстроить или растрогать? Виктор по себе чувствует: очень может.

Между тем Анна Николаевна уже давно оправилась. Говорит своим обычным голосом, в котором ирония, как всегда, умудряется проскочить между тангенсами и котангенсами. А он не вслушивается ни в какие подробности насчет тангенсов и котангенсов, он думает о том, как не хочется ему расставаться с этими тангенсами, с тетрадями в двенадцать листков и даже с классной неопрятной доской, покрытой рыжим пузырчатым линолеумом. Со всем, что окружает его в этот последний школьный год.

Он чувствует себя так, словно должен выйти на холодный ветер из теплого дома, а провожающие только жмут руки, только желают счастливого пути, вздыхают о погоде, ни один не высунет носа наружу, ни один не зашагает рядом.

И если уж говорить о странности, необычности настроений…

Да, для Виктора это странное настроение. Для него, привыкшего к победам, причем к довольно легким победам, к тому, что ему всегда доставалось лучшее, всегда первые места. Но раньше были игры, спорт, азарт учебы. А тут надвигается жизнь, и нет рядом того единственного человека, с которым Виктор чувствовал себя сильным не для покровительства, а для того, чтобы идти вперед.

Виктор осторожно поворачивает голову в сторону окна. Там сидит тот единственный человек.

Отрываясь от тетради, Нина сдувает светлые волосы, падающие ей на лоб, и долго смотрит на Анну Николаевну, на доску, где неправдоподобно быстро возникают чертежи, маленькие и четкие, будто их выводят не сыпучим мелом, а рейсфедером.

Анна Николаевна между тем все объясняет и объясняет. Но Виктор, в общем-то, не вслушивается в ее слова.

Гораздо важнее математики для него сам факт существования этого класса, и его в этом классе, и то, что женщине, быстро и четко строящей на доске свои пирамиды, есть дело до него и до Нины и до их отношений. И еще до чего-то такого в нем, до чего нет дела даже его матери и отцу.

Анна Николаевна принимается стирать чертежи, но тут же бросает тряпку в сторону: можно просто перевернуть обшарпанную доску «наизнанку». Однако оборотная сторона оказывается занятой строчками, оставшимися от урока литературы. Это пункты плана сочинения на вольную тему: «Настоящий человек рядом с тобой».

Анна Николаевна наклоняет голову к плечу, с явным интересом вглядываясь в эти строчки. Однако интерес этот, Виктор считает, должен был быть по меньшей мере ироническим. «Что именно заставило тебя остановиться на образе данного человека?», «Какие черты данного человека ты считаешь наиболее типичными для положительного героя нашего времени?» В скобках следовал перечень: «Честность, верность долгу, коммунистической морали, трудолюбие, настойчивость», — будто они могли перепутать или нуждались в этом ассортименте, если бы каждый действительно стал писать о своем знакомом.

Но Людмила Ильинична во-первых, любит пунктуальность, во-вторых, нисколько не думает о том, что они действительно будут писать о своих знакомых. «Рядом с тобой» — может означать вовсе не на заводе, не в поселке, а просто в стране, просто в художественной литературе, просто… Во всяком случае, с точки зрения Людмилы Ильиничны.