Алексей Михайлович между тем говорит много, быстро. Он впервые за это время говорит так много и быстро, так зная, что сказать. А она даже не вслушивается в его слова, она только смотрит ему в лицо.
— Как показывает история, себя за собой не то что на Кавказ — в Антарктиду потащишь, — говорит Алексей Михайлович. — Тут надо мерять не километрами, а ответственностью…
Да, Виктору, ее сыну, предстоит еще длинный путь, и длинный путь уже прошел этот человек… «Пахарь», «пашет» — теперь снова в обиходе такие слова, она слышала их от сына. И даже Антонов как-то, придя с работы, сказал: «Так пахал — спина гудит». Хотя Антонов никогда не был пахарем. Он всегда считал себя полководцем на поле боя.
Юлия Александровна морщится: мало ли кто кем себя считает! Считала же и она себя способной пойти на фронт, ползти по влажной примятой траве в разведку. И другие считали ее похожей на ту парашютистку, распутывающую свои стропы, на девчонку с толстыми бетонными ногами.
Юлия Александровна идет к проходной по территории завода. У Юлии Александровны никогда не было толстых ног. Ноги у нее и сейчас стройны, и стройность их еще увеличивают новые туфли, неизвестно по какому поводу надетые именно сегодня. Туфли на злых, жалящих каблуках…
Хрустят посыпанные гравием дорожки. Наивные листья калачиков пробиваются везде, где земля не залита бетоном, не истоптана сотнями спешащих подошв. Навстречу Юлии Александровне опять попадаются парни в спецовках.
Юлия Александровна скользит взглядом по их открытым мальчишеским лицам, будто ей необходимо отыскать что-то очень важное. Может быть, сходство с сыном, а может быть, кусочек своей юности? Взгляд ее беспокоен и быстр, а кровь стучит в висках, еще торопя и подталкивая. Но каждый из ребят, встреченных ею по пути, похож сам на себя.
Юлия Александровна идет к проходной мимо наивных калачиков, мимо старой бочки с раствором, мимо кучи щебня и каких-то рельсов, и справа ее сопровождает отвесный, легкий и летучий, как парус, бетон новых корпусов нового завода. Завода, который уже любит инженер Антонов и на котором его никогда не будут любить. Хотя бы потому, что он пытался отнять комнату у женщины, о которой каждому известно: именно она закладывала первые камни первой очереди завода, кстати, и котлован под них тоже рыла она.
Но Юлии Александровне не становится жаль Антонова. Юлии Александровне не жаль Антонова, но так тоскливо, так неприкаянно у нее на душе. Сын уходит из дому… Сыновья всегда уходят из дому продолжать нашу жизнь или совсем в другую сторону.
Юлия Александровна знает о себе, что она будет плакать, хватать за плечи, приводить доводы. Юлия Александровна мучительно прикладывает пальцы к вискам; так трудно, так неисполнимо и так нужно ей хоть на минутку приблизиться к той Юльке, которой, может, и вправду подходило прыгать с парашютом и уползать по холодной траве в кромешную ночь, осыпающуюся пулями. Которая не стала бы плакать, хватать за плечи, приводить доводы.
Юлия Александровна идет по территории завода. А навстречу ей, торопливо дожевывая булку, или просто разговаривая, или толкаясь плечами, идут ребята, такие, как Виктор, и чуть старше его. И что-то светлое лежит на их лицах, будто они не просто залиты солнцем, будто солнечные зайчики, отраженные рекой, скользят по их легким мальчишеским щекам.