Николай Самвелян - Московии таинственный посол

А в Москве уже идут дожди. И злой ветер раскачивает ветви голых деревьев, пенит воду в реках. А здесь Полтва тихо и мирно течет мимо городских стен. Ни волны, ни ряби. Да, это мирный и тихий город. Ласковая ночь окутала его. Одна ночь — это минута, миг. Скоро встанет солнце, разгонит темноту и тени. И все — ночь прошла. Стала уже минувшей… Может быть, полтысячи лет назад такой же тихой ночью в Салупе или Корсуне теперь уже легендарный Кирилл пришел к мысли создать для славян алфавит. И положил на это жизнь. Как воины на поле брани кладут головы, чтобы жили в счастии их дети, внуки и правнуки.

А утром он снова стоял у реки и наблюдал, как мальчишки пускали по волнам деревянные кораблики с настоящими парусами. Различными — прямыми и косыми. Вырезанными из куска парчи и из мешковины. Был даже кожаный парус — кусок старого фартука. Кораблик с кожаным парусом кренился, но бежал бодрее других. А по берегу, вслед за своими корабликами, бежали мальчишки. Мокрые ноги в холодную осеннюю слякоть, сосредоточенные и страстные лица пророков — мальчишки во все времена были неистовыми и великими в своей искренности.

И он вспомнил, что сам когда-то пускал кораблики на далеком северном озере, берега которого поросли ивняком и осокой. Тогда тоже ветер, надувавший паруса, уносил кораблики прочь от хозяина. Мальчишки, те, что посмелей, бросались за корабликами вплавь. Но он этого не делал никогда. Для того и существуют корабли, большие и малые, чтобы плыть далеко и пенить воды там, куда ни пешему, ни конному не добраться. Разве что птица долетит туда и ревниво промчит над парусом…

…Налетел ветерок, и кораблик с кожаным парусом рванулся вперед, запрыгал по ряби, зарылся носом в воду и вдруг опрокинулся, показал днище — конец плаванию. Его хозяин бросился было в воду, но Полтва здесь была глубока, а течение быстрым. И уплыл опрокинутый кораблик, не догнать его. Лицо мальчишки было удивленным, а руками он разводил, как взрослый: мол, что же теперь делать? Одно из первых в жизни больших разочарований. Голубые глаза, спутанные ветром льняные волосы, подвязанный куском веревки старенький плащ и беспомощно разведенные руки… Оказывается, не всегда тугой ветер в парусах — удача. Случается, он приносит и беды. Что ж, надо учиться понимать жизнь и ее хитрые законы. Давно ли он сам пускал такие же кораблики? А теперь — старик с морщинистой шеей и уже непрозрачными ногтями на руках. Того, что осталось прожить, чуть-чуть. Но лишь теперь пришли и знание, и умение, каких раньше не было. Да где взять силы?

— Не надо было делать кожаный парус, дружок, да еще такой большой! — сказал он мальчишке.

— Так ведь он крепче.

— Зато тяжелее. А кораблик твой легкий. Большой парус для малого корабля — беда.

Мальчишка помолчал, подумал, вдруг махнул рукой — ему показались скучными речи старика — и вприпрыжку помчал по берегу вслед за другими корабликами, уплывавшими по мутным волнам Полтвы неизвестно куда.

Минует время, и этот мальчишка тоже станет стариком с корявыми пальцами, обтянутыми пергаментной кожей в желтых пятнах. И за спиной у него будет хорошо или, напротив, дурно прожитая жизнь. Он то ли с мягкой улыбкой будет оглядываться назад, если прожитое будет для него приятным, если из темноты будет высвечиваться улыбка друга и смех любимой, то ли с ненавистью, если будет видеть там лишь кровь и предательства, самое страшное — предательство себя самого.

Ну а он? Если бы его на исповеди заставили бы рассказать о собственной жизни — не то, что он писал в послесловии к «Апостолу», а всю правду, до деталей? Как поступил бы он? Скорее всего, отказался бы исповедаться. Не из страха перед кем бы то ни было. Что может испугать старика, кроме смерти, которая и так не за горами? Просто еще не все сделано. Не все, чего от него ждут и он сам себе велел. А потому не следует, чтобы до срока стало известно, где обрел он, кто дал ему могущественные знания, против которых и пушки, даже та стоствольная, столь удивившая венского короля, бессильны. Ведь нет ничего страшнее знаний, обращенных во вред людям. Книги могут учить добру. Могут учить и злу.

Его тронули за плечо. Он обернулся, готовый протянуть руку или, напротив, выхватить стилет. Но не сделал ни того ни другого, а удивился так же неподдельно, как за минуту до того мальчишка, убежавший вслед за непослушными корабликами. Перед ним стоял один из вчерашних гостей — самый молодой.

— Разве вы не уехали?