Иштван Фекете - 21 день

— Что-то я не пойму, — сказал почтмейстер.

— А между тем все понятно. Когда человек думает, он тем самым взвешивает, прикидывает. А взвешивает в свою пользу…

— Вот и нечего взвешивать, — вмешался дядюшка Йоши, наполняя пузатые стаканчики, — давайте-ка лучше выпьем. И не думайте, будто этот добрый рислинг у нас на исходе.

Стаканы звякнули, и у друзей было такое ощущение, будто в этот момент вино, превратившись в кровь, жарко заструилось по жилам. В наступившем вслед за тем молчании отменное качество вина было подтверждено лишь тихим, одобрительным причмокиванием, которое прозвучало как ласковый, деликатный поцелуй старика, дарованный им своей верной, старой супруге. Ведь это и есть настоящий поцелуй, не то что бездумные лизания юнцов.

— Благодарите бога, что среди вас находится служитель церкви, — улыбнулся священник, — который не даст вам пропасть от жажды: вчера я приобрел бочонок еще такого же…

— Вам повезло, — улыбнулся почтмейстер, — что почтовое ведомство направило сюда на службу такого человека, который знает порядок; у нас в кладовой большущая бутыль такого же точно вина дожидается доставки сюда…

Теперь казалось, что свет исходит не только от свечи, но и глаза людей излучают его. Дядюшка Йоши в свою очередь скромно заметил, что железнодорожное управление не зря дает награды некоторым своим старым служащим, которые ни разу в жизни ни на секунду не опоздали перевести стрелки и семафоры в нужное время и в нужное положение… Вот и сейчас… слышите?

Дядюшка Йоши предостерегающе поднял палец, и, действительно, вдали послышался глухой топот, который могли издавать лишь лошадиные копыта.

— Я тоже купил бочонок винца и попросил Жигу Бенедека доставить его сюда. Нет-нет, вы оставайтесь здесь, я сам донесу. Четвертый компаньон нам ни к чему.

— Нас и без того четверо, — священник указал на Цин-Ни, который теперь уже не ел и не пил, зато глаза у него слипались, и всем своим видом он как бы говорил:

— Друзья мои, меня чертовски клонит в сон…

У него едва хватило сил поднять голову, когда заслуженный железнодорожник побрел по ступенькам вверх.

Дверь оставалась чуть приоткрытой, и снаружи в переднее помещение давильни, а оттуда и в подвал заструились осеннее сияние и благоухание осени.

Отсвет свечи потонул в этом хлынувшем ярком сиянии, а запах старого дерева заглушили горьковатый аромат орехового листа и кладбищенский, вдовий запах астр. Оба приятеля молча смотрели на стол, словно ожидая от него подсказки, о чем им говорить.

— Нет чтобы закрыть дверь поплотнее, — проворчал наконец священник. — Терпеть не могу этот могильный запах астр.

— Судя по всему, не только ты, но и мышь тоже, — усмехнулся почтмейстер, указывая на Цин-Ни, который поднялся на ноги и побрел домой, а хвост тащился за ним так уныло, словно дохлый червяк.

Немного погодя стало слышно, как лошадиные копыта зацокали по дороге, и оба мужчины выжидательно уставились на дверь; но дядюшка Йоши не спешил появляться. Наконец раздался шум в переднем помещении, глухо стукнула бочка, а вслед за этим послышался протяжный вздох.

— Мог бы и помочь ему этот Жига, — почтмейстер указал рукой наверх.

Священник не ответил. Он смотрел на маленький язычок пламени, а затем перевел взгляд на дядюшку Йоши, который обтер ладони о штаны и разлил вино по стаканам.

— Выпьем, что ли…

Опорожненные стаканы со стуком опустились на стол, и глухое молчание повисло под закопченным сводом.

— Да, — кивнул священник, — и мышонок неспроста ушел… Будто почуял неладное…

— Было что почуять! — подхватил Йоши. — Вздумал бы я так свалиться кому-нибудь на голову нежданно-негаданно!..

На этот раз вино разлил почтмейстер.

— О господи! вздохнул он, поднимая стакан. — Ну, а теперь поделись с нами: что за добрые вести привез тебе этот негодник Жига?

— Шурин и Маришка ко мне заявились. Ехали к поезду, а бабе, вишь, по дороге худо стало, ну они и давай ко мне во двор. Шурин Маришку уложил, а сам дальше поехал…

— Где уложил-то, во дворе? — подмигнув, спросил почтмейстер.

— Что за шутки, Лайош! Родственники ведь знают, где у меня ключ от дома хранится…

— Ну и слава богу! — рассмеялся священник; на этот раз пришел его черед разливать вино. — Пейте в свое удовольствие: Маришка не посреди двора лежит, а стало быть, и нам торопиться нечего. Надеюсь, где у тебя ключи от шкафов хранятся, шурин не знает?

Настроение у приятелей решительным образом улучшилось и до конца вечера больше не портилось; под воздействием дивной осенней погоды и легкого, приятного опьянения мысли о неожиданной гостье отодвинулись далеко-далеко, словно и не было ее, заболевшей этой Маришки.