Иштван Фекете - 21 день

Я бережно опустил крышку шкатулки и умоляюще посмотрел на сапожный крючок, мелодичный звон которого до сих пор приятным воспоминанием звучал у меня в ушах.

— Ну что ж, ударь, мальчик, — шевельнулся крючок, — мне не больно. Только если, конечно, остальные не против…

— Я люблю слушать, — прошептала веревка, — этот звон напоминает мне прежние времена, когда под сводами раздавалось благоговейное гудение колоколов…

— Я тоже люблю, — тихонько стукнул по полу дорожный посох дяди Шини. — Но хочу вас предупредить, чтобы вы были осторожнее, ведь если внизу услышат…

— Верно! — подхватил дымоход. — Я ведь передаю звуки не только вверх, но и вниз, и ненароком могу и выдать вас. Но сейчас на террасе никого нет, так что можно…

Я поднял сапожный крючок за веревочку и уже покосился было на топор, когда посох дяди Шини удержал меня.

— Лучше не топором, а деревом, сынок, вдарь по этому окаянному крокодилу. Услышишь, какой будет дивный звук! Хочешь, воспользуйся мною.

— Правильно, — отозвалась кисточка из крокодиловой кожи, а я коснулся бронзы рукояткой посоха. Отзвук был мягкий и теплый, как дыхание; он вмиг заполнил весь чердак, затем стал стихать, сник, как усталая птица, сложив натруженные крылья.

Я постоял еще какое-то время, словно дожидаясь, пока теплый звук не угнездится окончательно, но больше не стал присаживаться. Положив сапожный крючок на место, я на прощание погладил спинку кресла и прошмыгнул по лестнице вниз, намереваясь сквитать свой долг.

Мух в кухне роилось такое множество, что мне не составило труда наловить десятка два и оторвать им крылья, а затем в подвале — при свече — я предложил это угощение жабе.

— Спасибо тебе за совет. Хорек попался в капкан.

Сонные жабьи глаза засветились золотом; заглотнув несколько мух, жаба надулась с довольным видом.

— Нам, жабам, тоже кое-что известно, и хорошо, что ты нас понимаешь, потому что вообще-то люди довольно непонятливы.

— А как это получается, что я тебя понимаю?

— Этого я не знаю. Правда, и я из всех людей понимаю только тебя, а вот почему…

— Может, потому, что я вас люблю?

— Может, но я и этого слова не понимаю, только чувствую, что оно лучше других. Ты ничего не слышишь?

— Нет.

— Какие-то тяжелые колеса грохочут в пыли…

— Это молотилка! — поднялся я. — Как-нибудь в другой раз еще принесу тебе поесть.

Я взбежал по ступенькам из темного подвала и, подслеповато моргая, смотрел, как с грохотом заворачивают к нам во двор мотор с молотилкой.

«Убийца!» — подумал я, хотя внешне в машинах этих ничего убийственного не было, да и сам вид у них был не новый. Серая пыль означала не что иное, как трудовой пот, колеса — тяжеловесность поворотов, множество болтов и гаек — соединение мыслей, а вся машина в целом — сложнейший труд человеческого разума, плодом которого сыплется в мешки золотистое зерно.

Убийца, убийца, с этим железным гигантом лучше не связываться, он раздавит всякого, кто встанет на его пути. Однако каким-то правилам он подчиняется, вот ведь щуплый механик цел-невредим и как ни в чем не бывало на террасе распивает с моим отцом вино и, похвалив напиток, произносит:

— Машина здесь ни при чем, я ведь всем твердил, чтобы не прикасались к ней, пока не остановится. Бедняга Банди хотел свою удаль показать, ухвачу, говорит, ее за колесо… И не успел я к нему подскочить, как он и в самом деле за движущееся колесо схватился. Вот так все и вышло! Упокой, господи, его душу с миром… Иной раз за науку приходится дорогой ценой расплачиваться, но ведь машина в том не повинна.

Молотилка грохоча катила по двору, распугивая кур; Барбоска, поджав хвост, скрылся в конюшне, а деревья в саду словно приподнялись на цыпочки, чтобы получше разглядеть это невиданное чудо, связанное теперь с селом узами человеческой жертвы.

Люди суетились-хлопотали, со стуком опускались лежни, удерживая машину в нужном положении. И наконец в молотилку заложили первый сноп.

Загудел мотор, молотилка сыто заурчала, доверху набивая мешки идеально очищенным зерном. А я стоял рядом с отцом, преисполненный такой гордости, словно все это умное сооружение было придумано нами.

Молотить лошадьми — конечно, это было прекрасно, однако и машина мастерски делает свое дело. А бедняга Банди должен был бы поостеречься.

Какое-то время я еще околачивался возле машины, но затем мне это наскучило, да и у погоды словно бы омрачилось ее ясное настроение. Работающая молотилка исторгала тучи пыли, и как-то сразу сделалось заметно, что деревья в саду тут и там опутаны паутиной, листья на яблонях пожухли, забор, как щербатый рот, зияет дырками, и кто бы ни проходил мимо ворот, теперь уже не дивился грохочущему чуду, будто у нас испокон веку молотили зерно с помощью машины.