Корнель Макушинский - Скандал из-за Баси (журнальный вариант)

Шот навещал его часто и всматривался в него печальным взглядом. А пан Антони спрашивал прерывающимся голосом:

— Что нового в театре?

Приятель рассказывал о блеске и нищете любимого театра, прикидываясь беззаботным и веселым. Вдруг он увидел на лице Балицкого страшную гримасу, но, зная ее правильное значение, спросил:

— Над чем ты смеешься, Антечек?

— Радуюсь,— тяжело проговорил старый Ирод,— потому что меня ждет большое удовольствие. Я только того и жду, чтобы умереть... В ту же ночь я явлюсь этому ананасу директору и так его напугаю, что он или поседеет, или сбежит из дома...

— Стоит, стоит,- сказал Шот одобрительно - Это халтурщик, а не директор, но ты, Антони, не умрешь. Даже не думай!

— Умру, умру, хотя бы из вежливости... Не могу подводить докторов, которые уже подписали мне приговор. Да, Шот!

— Слушаю тебя, брат.

— Подушку ты можешь забрать себе. Одеяло тоже. Только не продавай, жулик, потому что сопьешься... Знаю я тебя. А за это ты должен нести перед процессией все мои ордена...

— Какие ордена?

— Все эти звезды, которые я видел среди бела дня, когда был голоден... И все эти кресты...

— Перестань, Антечек, у ’гебя температура.

— У меня вечно была температура, всю жизнь... У настоящего актера всегда должна быть температура... Сколько бы раз он ни выходил на сцену... А я сорок лет... но зато Ирода я играл — пальчики оближешь!

— Забойно ты играл Ирода! - сказал Шот горячо — И дух отца Гамлета. Никто больше так не сыграет!

Старый актер прикрыл глаза от восторга. Смерть спряталась в какой-то темный угол, а луч солнца упал сквозь окно, неся золотую радость. Больничная комнатка наполнилась шумом и скандированием: «Валицки! Валицки!» Так рукоплещет галерка и вызывает актера к занавесу.

— Шот...— шепнул старый Ирод.— А все фотографии отдашь Басе... Слышишь?

— Слышу. Бася сюда завтра придет.

Валицки широко открыл глаза и воскликнул чистым голосом:

— Придет? Шот, я должен побриться!

Как следует выбритый, в приподнятом настроении назавтра он ждал ее с самого утра.

Бася пришла после обеда с букетиком осенних фиалок, торжественная и словно бы немного напуганная. Шот, который ждал ее у входа, печально сказал:

— Все очень плохо, но я прошу тебя улыбаться.

— Я не могу.

— Надо! Надо улыбаться!

— Хорошо,— ответила Бася.

На минуту она помертвела, увидев «дядю Валицкого», превратившегося в собственную тень, но, когда заметила его нечеловеческую радость, ободряюще улыбнулась. Он хотел протянуть к ней руку, но не смог.

— Бася! — шепнул он — Басенька!

— Дядечка мой дорогой! — произнесла девочка дрожащим голосом— Все будет хорошо. Все молятся за твое здоровье. И бабушка, и тетя... и Марцыся молится и плачет.

— Наконец-то суп будет соленый, если она льет слезы в суп... Хорошо, что ты пришла... Теперь, Бася, я умру спокойно... Я очень ждал тебя... Шот, не подслушивай! Я хочу ей что-то сказать…

Приятель на цыпочках отошел к окну и стал смотреть в сад. Бася присела возле постели.

— Наклонись надо мной... Так! Не могу говорить... А хотел бы сказать тебе, дорогая детка... что я тебя очень... очень люблю. У меня нет никого на свете... один, как перст... Никто никогда... не прижал лица к моему лицу... только ты... Помнишь? На вокзале, десять лет назад...

— Помню...

— Я никогда этого не забывал... Господь Бог мне тебя послал... потому что у меня было страшно темно на сердце... А у меня есть сердце... Это похоже на вранье, но это так...

— Я знаю об этом!

— Это хорошо... Помни обо мне. Хоть недолго, но помни... Это так страшно — подумать, что никто никогда не вспомнит...

Бася начала говорить быстро, горячим шепотом, что не только она, но и все его очень любят и никогда о нем не забудут, но он зря об этом просит, потому что он поправится.

Ирод прикрыл глаза и жадно слушал.

Ему казалось, что он — смертельно уставший путник, который без сил лежит под деревом, а на дереве щебечет птичка. Сильно пахнут какие-то фиалки, пахнут до умопомрачения, а ласковое весеннее солнце согревает его заскорузлые руки..,, Прикосновение солнца наполняет его несказанным блаженством... Ему тепло, хорошо... Солнце ласкает его руки... С трудом открыв глаза, он увидел, что это не солнце: это Бася положила на них свои маленькие, еще детские ручки.

— Бася! — шепнул он, словно бы удивленный.— О, как тепло... Да ведь это весна... Девочка в отчаянии посмотрела на Шота. Почему Ирод говорит о весне? Весь сейчас как раз

сгущаются осенние сумерки. Может, он бредит?