Пан Ольшовски не слышал, потому что, ворвавшись в комнату, схватил Басю в объятия и прижал к груди.
— Ты меня задушишь, сумасшедший! — еле выговорила Бася.
Ловля
крупного
зверя
Пани Таньской было вообще-то семьдесят лет, но она продолжала оставаться живой, как белка, всегда спешила, но никогда, однако, как следует не знала, куда и с какой целью. Она выходила из дома и, пробежав мелкими шажками половину улицы, внезапно останавливалась и старалась вспомнить, куда это она так торопится. А так как ей никто не мог этого объяснить, возвращалась домой. Весьма почтенная непоседа. С ней нельзя было ни до чего дотолковаться, потому что если кто-то ехал в лес, то она — обязательно по дрова, и тогда она в отчаянии говорила:
— Оставьте меня в покое, ведь мне семьдесят лет!
Все выглядело совершенно иначе, когда старушка съедала в страшных количествах блюда слишком жирные, с перцем и с приправами.
— Ведь бабушке семьдесят лет! — восклицали все в ужасе.
— Ну и что с того? — отвечала она с обидой.— Неужели это такой возраст, что нельзя съесть кусочка баранины?
Трудно было договориться с пани Таньской, «летучим голландцем», потому что она всегда была права.
Она как раз размышляла, легкомысленно и рассеянно, куда ей побежать по какому-то выдуманному делу, когда вошла Марцыся, одна из наиболее красноречивых особ столетия.
— Проше старшей пани, письмо принесли.
— Какое письмо?
— Заказное, барышне. Я уже расписалась в квитанции...
Бабка сорвалась с кресла пружинистым движением кенгуру.
— Зачем же ты брала? Кто знает, что это за письмо? Может, не дай бог, из суда?
— Если бы оно было из суда, его бы принес полицейский. Возьмите его, пожалуйста.
— Не возьму, не хочу! Положи его на комод... Как ты думаешь, это от мужчины или от женщины?
Девушка понюхала письмо, втягивая воздух, как охотничий пес.
— Трудно понять... От мужчины — тогда бы оно пахло табаком, а от женщины — духами. А это не пахнет ни так, ни эдак.
Старая пани посмотрела на письмо мрачно, как на врага, который коварно спрятался в конверте. Она не любила писем, ненавидела телеграммы. Кто знает, кто пишет ее внучке? Может быть, это какая-то западня? В наше время все возможно.
Ее любимая внучка Стася на целый месяц уехала к родителям в глухую деревеньку на литовских окраинах.
— Может, это письмо выслать паненке? — спросила Марцыся.
— Еще чего! — крикнула бабка.— Пусть себе лежит и ждет. Если уж ей придется отравиться какой-нибудь плохой новостью, то пусть это будет как можно позже.
— А может, это предложение?
— Письменно? Ты с ума сошла! Тот, кто сделает предложение нашей барышне, здесь, вот здесь будет стоять на обоих коленях и будет скулить, потому что я ему устрою экзамен.
— Натерпится, бедняга,— буркнула Марцыся.
Письмо лежало на комоде и спало. Понемногу его закидали газетами, а потом о нем вообще забыли.
Внучка пани Таньской вернулась через месяц и два дня рассказывала обо всем, что творится в деревне. Это была девушка высокая, стройная, гибкая. Бабка смотрела на нее теплым взглядом, полным большой любви; эта смуглолицая девушка для нее единственный свет в окошке. Она уговорила ее родителей, тяжко работающих на своем кусочке песчаной земли, что внучка будет воспитываться возле нее, а потом она выдаст ее замуж. Это дело, однако, все откладывалось, потому что бабка охотнее всего выдала бы ее за какого-нибудь наследника престола, однако же все дипломаты вставляли почтенной бабке палки в колеса, и до этого марьяжа не дошло. Обыкновенных, менее блистательных конкурентов бабка укладывала на раскаленный противень и поджаривала их на адском огне, так что они исчезали со всех ног с горизонта. Каждый из них был неподходящим для ее внучки, и таким образом панна Стася, тяжело, хотя и тайком, вздыхая, дожила до двадцати пяти лет. Она терпеливо ждала того, кто наконец понравится ее капризной бабушке. Как показывали все знаки на небе и на земле, такой еще не родился.
Панна Стася окончила высшую сельскохозяйственную школу и должна была когда-нибудь заняться своим родным селом. Пока же занималась бабкой.
Когда девушка закончила отчет о каждом кочане капусты и о здоровье каждого теленка в хозяйстве родителей, то лишь от недостатка тем для разговора спросила:
— Бабушка, мне никаких писем не было?
— Писем? Откуда бы тебе были письма?
Прибирающаяся в комнате Марцыся сейчас же взяла слово и сказала:
— Есть письмо, даже заказное.
Читать дальше